— После возвращения Христа мы сможем провести вместе вечность.
Она устремила на него печальный взор.
— Если это случится, такого не будет. То, что ты делаешь, неправильно.
— Как такое может быть? Столетиями после того, как ты явила мое предназначение, я по кусочками собирал прочие пророчества, чтобы понять, что я должен делать, как должен устроить Армагеддон. Я отыскивал ясновидящих всех веков, и каждый подтверждал мое предназначение. Но лишь узнав о мальчишке, об этом бессмертном, так похожем на меня, но совершенно ином, лишь тогда я припомнил нечто начертанное
— Ты видишь тени, отбрасываемые мной, и называешь их настоящими, — возразила она. — Они же лишь одна тропка, призрак возможного. Не более. Только твои темные дела наделяют их плотью, наполняют их значением и весом.
— И правильно, что я так делаю, пока есть хоть малейший шанс вернуть Христа.
— Однако все это ты выстроил в одном своем мысленном взоре, основывая множество своих деяний на пророчествах, похищенных у меня. Как что- либо хорошее может проистекать из подобного попрания доверия?
— Иначе говоря, из акта предательства, — Иуда ухмыльнулся. Ее слова перед этим едва не поколебали его, но теперь он снова стал собой. — Как видишь, я
Она осунулась вдоль стены, обнажив свои путы, явно признав его решимость.
— Тогда зачем ты пленил меня здесь? Только чтобы терзать меня, заставляя смотреть?
Искариот наконец-то собрался с силами, чтобы пересечь зал, подойдя к ней. Вдохнул аромат лотоса, кожи, которую он некогда целовал и ласкал. Протянув руку, коснулся ее голой ключицы, осмелившись на такое дерзновение лишь одним пальцем.
Арелла потянулась к нему, словно пытаясь собственным весом склонить чашу весов там, где это не удалось словом.
Вместо того он продел этот палец в петлю ее цепочки и сжал ее в кулаке, потревожив серебряный осколок между ее безупречных грудей.
Глаза Ареллы метнулись, отыскивая его взгляд, наполнивший ее пониманием и ужасом. Она отстранилась, вдавившись спиной в стену.
— Нет!
Иуда рванул изо всей силы, порвав цепочку. И отступил с добычей, позволив золоту выскользнуть между пальцев, оставляя в ладони лишь серебряный осколок.
— Этим клинком я могу истреблять ангелов, дабы разбудить самое небеса.
Она обернулась к Томми, но слова ее предназначались для Иуды.
— Возлюбленный, ты ничего не знаешь. Ты блуждаешь во тьме, называя ее днем.
Повернувшись спиной к ее словам, Иуда зашагал к мальчишке, преисполненный решимости осуществить свое предназначение.
Элисабета увидела, как Искариот схватил Томми за руку и бесцеремонно потащил к черному камню в центре зала. Ощутила пелены зла, окутывающие этот черный алтарь, — настолько плотные, что даже каменный пол под ним, казалось, не способен вынести нечестивое бремя, покрывшись сетью тонких трещин, разбегающихся во все стороны.
Томми вскрикнул, не желая к нему приближаться.
Его клич воспламенил в ней что-то. Элисабета ринулась вперед, чтобы силой освободить его.
Но не успела она сделать и двух шагов, как услышала приказ шепотом, эхом раскатившийся в темных тоннелях, расходящихся отсюда, намекающий, что в этих черных тенетах притаился и другой паук, некто, до поры остающийся в засаде. Голос показался ей знакомым, но прежде чем она успела об этом задуматься, четыре фигуры — по две с каждой стороны — выскочили перед ней, оскалив клыки.
Стригои.
Громадные твари с обнаженными торсами, сплошь татуированными богохульствами. Кожу их покрывали шрамы и стальные безделушки, вставленные собственными руками. Они встали между ней и Томми стеной.
У них за спинами Искариот тащил мальчонку к черному камню волоком. Наклонную поверхность камня отполировали до блеска тела бесчисленных жертв, преданных здесь закланию. У низа образовалось небольшое углубление, словно там покоились тысячи голов, выставив горла к потолку.
Ощутив от страха прилив сил, Томми вырвался из хватки Искариота. Он знал, чего от него попросят. Отрок неглуп.
— Нет! Не заставляйте меня это делать!
