— Не можем ли мы сделать для нее исключение? Позвольте ей сохранить ее нынешнее состояние. Церковь охотно сотрудничала с ней как со стригоем прежде, когда мы искали Первого Ангела. Тогда за ее помощь ей было позволено вести жизнь стригоя. Разве нынешние обстоятельства так сильно отличаются?
В часовне повисло молчание.
Наконец Бернард разбил тишину горькими словами правды:
— Мы солгали ей тогда. Если бы она осталась стригоем после того, как Первый Ангел обрел цельность, мы убили бы ее.
Эрин задохнулась от возмущения:
— Это правда?
— Я намерен был своими руками оборвать ее проклятую жизнь, — подтвердил кардинал.
Рун уставился на своего наставника, на человека, который ввел его в эту новую жизнь. Он сотни лет питал доверие к Бернарду. И теперь ощущал, как мир уходит у него из-под ног.
Все было иным, нежели казалось прежде. Все были не теми, кем называли себя.
Кроме Элисабеты.
Она никогда не притворялась никем иным, помимо того, кем являлась, — даже когда была чудовищем.
— Значит, все ваши обещания ничего не значат, кардинал, — произнесла Элисабета. — Тогда я не вижу причины соблюдать свое обещание. Я ничего вам не скажу.
— Значит, ты умрешь немедля, — обронил Бернард.
Графиня смотрела на кардинала, на своего извечного врага.
— Тогда спросите меня, — сказала она. — Предложите мне то, что вы, сангвинисты, должны предлагать любому стригою, оказавшемуся у вас в руках.
Никто не произнес ни слова.
Она снова уронила голову, глядя на Корцу сверху вниз, и в ее глазах мерцала грусть — но и решимость тоже.
— Спроси меня, Рун.
— Нет. Тебе нечего ответить.
— О нет, мне есть что ответить, любовь моя. В конце концов, у всех нас есть ответ. — Она протянула дрожащую руку и коснулась его щеки. Призрачная улыбка заиграла на ее бледных губах. — Я готова.
Бернард вмешался:
— Ты обратишься в прах, едва коснувшись этого вина. Сначала скажи нам то, что ты знаешь, и, возможно, Бог помилует тебя.
Она не обратила на него ни малейшего внимания, продолжая взирать на Руна.
Он понял ее решимость и, едва шевеля холодными губами, спросил:
— Готова ли ты, Батори из Эчеда, отречься от своего проклятого существования и принять то, что предлагает тебе Христос: пить лишь Его Кровь, Его освященное вино... отныне и вечно?
Взгляд ее оставался твердым, даже когда слезы Руна упали ей на лицо.
— Я готова.
Эрин смотрела на огромный центральный свод базилики Святого Марка, запрокинув лицо к золотому сиянию мозаики, подобному свету восходящего солнца. Близилась полночь, но ночная тьма не имела здесь власти.
Немного раньше, в маленькой подземной часовне, озаренной серебристым светом, она смотрела, как остальные уводят графиню куда-то в темные коридоры сангвинистского оплота.
