люди называли общением с мертвецами, некромагией, ему удавалось почти всегда. А тогда…
Повертев в руках мяч, он попытался настроиться на волну людей, им владевших. Долго у него ничего не получалось — в голову лезли рваные картинки из жизни юношей, не связанной с их последним днем. Но наконец он увидел залитые солнцем скалы и братьев, которые шли бок о бок, перешучиваясь, и у каждого была в руках корзинка для сбора трав. Он явственно слышал, как один брат что-то рассказывает другому (молодые люди говорили на незнакомом ему диалекте). Хунсаг будто бы видел мир глазами одного из братьев. И вдруг его затылок пронзила яркая боль. Удивленно озираясь по сторонам, он видел залитую солнцем зелень… и своего брата, который тянул к нему руки, как бы прося о помощи, но всего мгновение, а потом тело его покатилось по острым камням вниз. Хунсаг услышал короткий отчаянный вопль юноши и даже попытался что-то крикнуть вслед, но пахнущая землей короткопалая ладонь зажала ему рот. Он чувствовал, как теплая кровь течет по затылку. Мужчина с темным от загара лицом и глубоко посаженными глазами, похожими на шустрых навозных жуков, что-то сказал ему все на том же наречии. И свет померк.
Когда Хунсаг пришел в себя, первым, что он увидел, было обеспокоенное лицо женщины. Та склонилась над ним с небольшим медным чайником и лила прохладную воду ему на лоб.
— Наконец-то вы пришли в себя! — просияла она. — А то я уж волноваться начала.
Хунсаг обнаружил, что лежит на полу, у стола, за которым несколько минут назад ел лепешки. Запустил ладонь в волосы — крови, которую он так явственно чувствовал, которая горячей лавой текла за воротник, не было.
Это был первый удачный опыт получения информации, ему не принадлежавшей, и Хунсаг с трудом понимал, где заканчивается реальность и начинается галлюцинация.
— Почему вы раньше не сказали, что умеете общаться с мертвыми? — прошептала женщина, которая теперь смотрела на него как на божество. — Вы видели моих бедных мальчиков! Говорили с ними! Они вам сказали, что случилось на самом деле!
Хунсаг поднялся с пола, попросил воды и попробовал объяснить, что женщина поняла все неверно. Он действительно получил информацию о прошлом, прочитал ее, точно зашифрованную книгу. Но можно ли назвать общением чтение мертвого текста, окостеневшего в своей единственно возможной истинности?
Однако женщина его не слушала. Хунсаг был для нее богом, даровавшим смысл жизни. Взгляд ее стал стеклянным, и она больше не выглядела мудрой и благородной.
На протяжении долгих лет Хунсаг вспоминал о ней всякий раз, когда видел бедняг, пытавшихся ради глупой ли шалости или в неловкой попытке подсластить горе наладить контакт с миром отживших.
Он прекрасно понимал, что причина человеческого уважения к мертвым — животный ужас перед собственной кончиной, которую приближает каждый выдох, каждая прожитая минута, каждая взошедшая луна. Очеловечивание мертвого — как глоток опьяняющего эфира. Если с
Хунсаг видел спиритов с дощечками для общения с духами. Видел сошедших с ума от горя, для которых воображаемый диалог с погибшими любимыми был единственной ниточкой к реальности, вдруг потерявшей краски. Видел мрачных некромантов, сжигающих черные свечи на могилах.
У некоторых — получалось. Им приоткрывались двери, о сути которых люди не имели ни малейшего представления. Окрыленные успехом, они забирались все глубже в чащу ложных предположений о смерти и мире мертвых.
Хунсагу, конечно, тоже не были открыты все истины о самой загадочной части человеческого существования — смерти. Многое он мог только предполагать. Но предпочитал вовсе не задумываться о том, куда попадает суть человека (слово «суть» ему нравилось гораздо больше, чем христианское «душа») после умирания физического тела. Религии, пытавшиеся представить загробный мир чем-то вроде мира привычного, только с флером беззаботной сказочности, наводили на него тоску и скуку. Эти сказки были как рафинированный сахар. Как картофель фри из придорожной забегаловки — простое блюдо, предназначенное тем, кто не в состоянии распробовать более тонкую пищу.
Хунсаг считал, что после того, как физическое тело отживает отпущенный ему срок, информация, накопленная человеком при жизни, навсегда остается в поле Земли. Суть же, голая, лишенная опыта, обладающая обнуленным сознанием, улетает в края, о которых и думать, будучи человеческим существом, бессмысленно.
Вокруг Земли есть информационная сфера — обрывки опыта когда-то живших на планете людей. Профессор математики из Сорбонны по имени Эдуард Леруа придумал слово «ноосфера», обозначающее мыслящую оболочку Земли. Многими же веками раньше античный философ, которого современное человечество знает под именем Плотин, говорил о Мировой Душе и о человеке, который может приобщиться к ней, выйдя за пределы своего разума. Древнее знание лежало на поверхности — его публиковали в учебниках и энциклопедиях, его мог постичь любой думающий. Однако в реальности применяли его единицы — остальным оставалось сплетничать об их сверхъестественных способностях.
Умеющему чутко слушать ноосфера дает любую информацию, когда-то принадлежавшую сознанию других. Иногда Хунсаг читал в газетах о чудесах: человек, который несколько месяцев провел в глубокой коме, очнулся и обнаружил, что свободно владеет санскритом; крестьянка, никогда не учившаяся в школе, вдруг начала цитировать Данте… Все расценивали подобные происшествия чуть ли не как доказательство Бога, но Хунсаг точно знал, что случилось
