уже в годах, и к моему удивлению, заговорил по-русски.
Я уже не помню его имени. Он сказал, что бывал в СССР в начале тридцатых, а в тридцать седьмом встречал Чкалова, когда он прилетел в Америку. И что мы были союзниками в недавней войне, и что его дед рассказывал, когда был еще мальцом, то видел русские корабли, пришедшие в Нью-Йорк, «когда мы воевали за свободу негров». Теперь мы воюем — почему?
Я ответил, что не мы начали эту войну. И что не хочу, чтобы атомные бомбы с таких же В-47 падали на наши города. И сделаю все, чтобы этого не было. И вообще, мы люди военные, и должны следовать присяге и приказу. Он же в ответ стал рассуждать, что раз эта война нужна одним лишь политикам, а не простым людям, то следует всего лишь переизбрать политиков, сидящих в креслах власти, и жить в вечном мире. Я прервал его, сказав что не имею времени выслушивать — сейчас же меня интересует, как благополучно долететь, можете ли вы сообщить что-то ценное?
— Все мы спешим — ответил американец — мой отец умер в доме престарелых, а я не приехал, потому что был занят бизнесом. А когда мы останавливаемся — то часто бывает уже поздно. Можно последний вопрос? У этого вашего, из разведки — я понял, что он имел в виду Куницына — глаза зверя, убийцы, когда он смотрит на нас. Могу я узнать, за что он так ненавидит американцев?
— Я прилетел час назад, и с товарищем Куницыным раньше не встречался — ответил я — но возможно, кто-то из его родных погиб от американских пуль во время вашей интервенции в нашу Гражданскую. Или вы не знали, что тридцать лет назад ваши солдаты приходили на наш Север и Дальний Восток, совсем не как друзья?
Американец встал и направился к двери. Уже на пороге он обернулся и сказал:
— На посадке не сбрасывайте газ, держите средний. Используйте тормозной парашют. Иначе нос задерет — и все. Вывести движки на взлетный режим уже не успеете.
В то время мы очень мало знали про такое явление как «подхват», характерное именно для стреловидного крыла. Причем эффективным средством против него были гребни на крыле, как на Миг-15 — но у американцев их не было. Но мне была хорошо известна особенность еще первых реактивных самолетов: очень пологая глиссада, вкупе с малой тяговооруженностью и приемистостью ТРД ранних моделей. Самолеты, которые мы сейчас пытались освоить, принадлежали к самой первой модификации, В-47А — с двигателями Дженерал-Электрик, тягой по 1800 кг (после эту величину удалось поднять до 2200, даже до 2600 кг), причем резкое движение сектором газа могло вызвать помпаж, и даже пожар. А полетная масса больше 50 тонн (взлетная, с полной нагрузкой — 71 тонна), это огромная инерция в выполнении маневров — для сравнения, наш Ту-4 имел взлетную массу 66 тонн! То есть, чтобы успешно летать на В-47, требовались одновременно навыки пилота и реактивного истребителя, и «летающей крепости»!
Но выбора не было. Надо было лететь. Ожидая, что американцы готовы нанести по базе удар — так что отдохнуть удалось всего несколько часов — и это не было роскошью, нельзя садиться за штурвал в таком полете, если до того не спал сутки! Хорошо, что приборы и оборудование в кабине были размещены, схоже с В-29 (и Ту-4). Заняв места, мы опробовали управление, даже запустили и гоняли двигатели на малом газу. Инженеры настраивали рации на нашу волну — удачно, что у нас с ленд-лизовских времен эта аппаратура была знакома, и на наших самолетах применялась! Связь в полете становилась жизненно важной — разумнее было бы сначала выпустить один самолет с самым опытным экипажем, и лишь после его приземления в месте назначения (и получения опыта), стартовать остальным, и тоже поодиночке. Но времени не было категорически — Куницын сказал, что возможно, у нас всего несколько часов до того, как сюда упадет «то же самое, что на Сиань».
Мы знали, что американцы в штатном режиме взлетали на В-47 с пороховыми ускорителями. Но это было сочтено слишком опасным — решили, что хватит полосы для большего разбега, тем более что топлива брали не полный запас. Ошибка на взлете (и посадке) была смертельной — катапультируемых кресел на В-47А не было, они появились на позднейших модификациях. А велосипедное шасси создавало дополнительные проблемы (на взлете не дает поднимать нос, требует более аккуратного приземления, и просто опасно на мокрой и скользкой полосе, особенно при боковом ветре).
Настало утро. Самолет оттащили к самому началу полосы. С которой только что ушла в небо пара Миг-15, прикрывавшая наш взлет. Запуск двигателям, сначала прогрев, затем прибавить обороты, и вот бомбардировщик трогается с места. Скорость отрыва… испытатель должен чувствовать машину, когда она готова взлететь! Больше двух километров разбег по бетонке, и наконец оторвались! Теперь полегче — лишь привыкнуть, что на все действия самолет реагирует куда плавней, чем Миг!
Штурман, майор Петровский, прокладывает курс. Нас ждут на аэродроме в Советской Монголии, две тысячи километров на север. Вражеских истребителей на маршруте не опасались — реактивных Ф-80 и Ф-84 на китайских аэродромах замечено не было, а «мустанги» перехватить В-47 никак не могли. Техника сюрпризов не поднесла, моторы работали нормально. Прошли над Великой Стеной, различимой даже с высоты в девять километров. В рассчитанное время, нас встретила пара Як-25, чтобы сопроводить на аэродром. Еще немного… и дальше началось самое ювелирное!
Вывели нас хорошо, полоса точно по курсу. Идем недопустимо низко и быстро, на прежний взгляд, привычный к другим совсем самолетам. Двигатели на среднюю тягу, еще уменьшить. И тут чувствую, что машина готова задрать нос! Прибавляю газ, снова становится послушной. А полоса уже под крылом! Радио на землю — уходим на второй круг!
Реактивный бомбардировщик виражит плохо, так что круг выходит громадный. Но вот снова заходим на полосу, уже с поправкой на первую попытку, высота, скорость! Это больше похоже на посадку с заглохшим движком, успеть «притереть» самолет к земле, не дав ему клюнуть носом! Выдержит ли шасси — вспоминаю про парашют, и выпускаю в самый последний момент перед касанием. Тряхнуло, все ж получилось грубовато — но шасси выдержало! И вот,
