Правда, для того нужен пустяк — договориться с СССР и США, чтобы они не возражали против разоружения своей креатуры. Но смею предположить, что ни Москве, ни Вашингтону не нужна сейчас Третья Мировая. И сумели же договориться о том же касаемо Испании, пять лет назад?
А против таких, как Рибьер — придется опереться и на толпу. Ради будущего торжества свободы — примерить шапку Дуче. Надеюсь, что кончу я не так, как он?
Обращение к нации — французы! Левые, или правые, вы прежде всего граждане Прекрасной Франции. И если экстремистам нужны великие потрясения — то нам нужна Великая Франция, сильная, богатая, свободная.
Это был ад. Проклятие. Крах всех надежд.
Американцы сдулись. Слились. Оказались слабаками. Их прогнали по Пекину, как диких животных — и теперь, без сомнения, сгноят в Гулаге. А единственный их Вождь, генерал Макартур — сломался и покончил с собой, не желая слышать про этот позор! Америка пошла на мир, уступив СССР по всем пунктам — признав советские захваты в Норвегии, Маньчжурии, Корее, Китае. Или же, свободные страны ценят жизни своих граждан куда больше, чем диктатуры? Не хочется думать, что Соединенные Штаты, надежда и опора демократии — оказались нацией трусов!
А здесь празднуют победу. Только салюта не хватает — а так, счастливые лица, радость, иллюминация вместо затемнения. Девушки, в лучших нарядах, под руку с офицерами — на взгляд Лиды, заняться проституцией было более нравственно, чем восторгаться героями-победителями этой войны. Уж лучше американские бомбы на этот проклятый город, и пепел, и трупы — чем эта постылая работа в госпитале, и шестиместная комната в общаге! Даже не медсестрой или фельдшером — а чем-то между уборщицей и санитаркой. И ни минуты побыть наедине с собой — разве что по улицам болтаться, так холодно уже и мокро. Скорее бы вернулась Анна Андреевна, тогда можно у нее пожить!
— Чуковская! К начальнику тебя.
Что-о? Господи за что мне такое наказание! Мы тут как крепостные — даже место работы не выбираем, вот захотелось кому-то — и тебя как вещь, взяли и переставили на другой участок. И ведь не отказаться — в статусе «принудительно трудоустроенной» за это сразу статья, и на 101й километр, ну а там, в сельскую больницу распределят! Ничего, мрази большевистские, вам это все припомнится!
Это был даже не госпиталь — а дурдом! Со стальными дверями, и рослыми злыми санитарами (и санитарками, в женском отделении), низкие потолки словно давили на голову. А работа та же — вымой, принеси, убери. Хождение по кругам ада. Господи, дай мне силы это перенести!
Хотя и в Бога Лидочка не слишком верила. После того как Церковь (причем не только в Москве, но и в Риме!) пошла на сговор с безбожным коммунистическим режимом. Променяли Веру на пирог!
— Чуковская! Сегодня тебе — убирать в блоке два-сто.
Судя по номеру, второй этаж. Но в общем коридоре не было палат с таким номером — оказалось, надо спуститься на первый, пройти по лабиринту коридоров, и в конце, подняться по узкой лестнице. В предбаннике у стола с телефоном читала книжку дежурная медсестра. Стальная дверь, за ней коридорчик, всего две палаты с номерами 101 и 102, и санузел.
— Из сто второй вчера увезли. В сто первой пока живая. В разговоры не вступать — вообще, подруга, чем меньше ты будешь смотреть и запоминать, тем лучше для тебя. Если что — меня зови.
Лиду удивило, с каким равнодушием сестра сказала, «пока живая». Дверь захлопнулась со звуком, будто щелкнул затвор. Окон не было, тускло горели слабые лампочки — а еще, стоял запах, хорошо знакомый по госпиталю: крови, гнилого мяса и смерти. Подавляя брезгливость, Лида прошла к раковине, налила в ведро воды, намочила тряпку. Быстро пройтись по полу, и назад — вряд ли тут будут сильно придираться к качеству работы?
— Кто тут? Ты новенькая? Я тебя не знаю.
Тело на кровати — женщина, судя по голосу, молодая. Лицо в ужасных кровавых язвах — увидев, Лида еле сдержала тошноту. А вдруг это заразно — близко не подходить!
— Маняша, из соседней, жива еще?
Лида отрицательно мотнула головой.
— Отмучилась, значит. Скоро и мне. Не бойся, не заражу. Это не инфекция.
Лида пожала плечами. Странно — женщина вовсе не была похожа на сумасшедшую, уж на них Лидочка уже успела насмотреться. Но тогда — что она делает здесь?
— Я — Полина Осипова. Ты что, не знаешь? А в тридцать четвертом мой портрет в «Правде» был, на передовице! Я была делегатом Семнадцатого съезда. Орденоносец, коммунистка. А до того — в двадцатом, выводила в расход белых гадов! С девяносто восьмого года я — ты мне не веришь? А зря!
Поверить было трудно — даже с обезображенным лицом, женщине явно нельзя было дать пятьдесят два года! Может это и есть ее диагноз — кто-то себя Наполеоном мнит, а кто-то делегаткой съезда? Но отчего тогда секретность и отдельная палата? Или большевики боятся дискредитации Советской Власти — а в самом деле, отчего всяких там, в палатах хватает, но вот ни одного «товарища Сталина» нет? Наверное оттого, что такого пациента бы не в дурку повезли а сразу в «Кресты»?
