Нет, это не снаряд разорвался рядом, не хлопок. Это Сыч изнутри продырявил секирой желейную оболочку. Из-за этого яйцо враз разодрало на пылающие ошметки и щупальца с когтями. Следопыт уничтожил монстра, но и сам тоже загорелся. Горела его шляпа, его плащ, его сапоги. Он весь горел от пяток до темени! Молча он упал на бетон и принялся кататься из стороны в сторону, пытаясь загасить пламя. Надо было помочь ему, но в Зила вцепилась Ларисса:
– Не смей!
Траст отвернулся.
Перевернувшись на живот, следопыт замер лицом вниз. Потрескивала его обугленная кожа, из трещины вздувались светло-розовые пузыри. Безжизненное тело дымилось, кое-где вспыхивали еще отдельные огоньки. В нос Зилу сильнее, чем раньше, пахнуло горелым мясом.
– Ложись! – увалень Траст оказался проворнее лешего и блондинки. Он раньше засек опасность и отреагировал верно: просто сшиб друзей с ног, отбросив их в сторону на пару мер. Пусть падение было болезненным, зато этого оказалось достаточно, чтобы не угодить под мощные когтистые лапы зога, промчавшегося в проходе между рядами самоходок.
На груди у зога сочилась гноем старая рана, в ней копошились белесые черви – Зил отчетливо рассмотрел эту мерзость, когда боевой ящер перепрыгнул через него. Спасибо Трасту, спас жизнь. А вот замешкайся рыжий хоть на миг, зог откусил бы Зилу голову или просто растоптал бы его заодно с блондинкой, которая как раз сейчас, когда опасность миновала, села и принялась поглаживать ушибленный затылок.
Резко остановившись, будто не мчал только что сломя лапы, зог опустился на бетон рядом с обожженным телом следопыта. И завыл. Протяжно так, с надрывом. У Зила аж сердце екнуло. Зрелище ведь было не для слабонервных: хищная опасная зверюга оплакивала своего погибшего хозяина. Кто ж знал, что зоги способны издавать такие звуки и проявлять такую преданность?!..
В только что выстрелившую по Рогачу самоходку угодила струя яда. Металл тут же со скрежетом покорежило, изогнуло, вырвало заклепки, парочка из которых просвистела у Зила над головой. Мгновенно накалившись там, куда попали выделения Рогача, защитные листы принялись плавиться, потекли на бетон шипящие ручьи. Экипаж не успел покинуть самоходку, так все быстро произошло: среди горящего изуродованного металла леший распознал труп тайгера – огонь не зацепил кончик полосатого хвоста с шипом – и крохотное, почти что детское тельце пироса.
Каждый миг умирали люди. Удар сердца – новые трупы. Еще удар – еще безжизненные тела. Поэтому хвататься за сердце, разевать рот, рыдать и рвать на себе волосы – все равно, что убивать самому. Можешь спасти людей? Так не стой, предотврати гибель многих тысяч!..
– Траст, Ларисса, мы уже начали, надо соединить сцепку, и что-нибудь сделать с Рогачом, иначе он убьет всех, кто еще не сбежал с Поля Отцов!
– Братец, чего-чего? Какой еще Рогач? Ты в своем уме?! Какое еще поле? Ты б еще про огород домашний рассказал! – насколько быстро – удивительно быстро! – рыжий увалень, некромант, недавно открывший в себе редкий свой дар, соображал, когда грозила непосредственная, осязаемая и видная пусть даже издалека смертельная опасность, настолько же тяжко ему давались реалии мира живого еще, еще переменчивого вот прямо сейчас и не желающего замереть навсегда, то есть сдохнуть.
Бахнуло рядом, под крики раненых к небу взвился черный дым.
– Траст, дружище, просто поверь мне, просто помоги сделать триос-сцепку, чтобы, объединившись, силы наши преумножились. Я не знаю, хватит ли нас троих, чтобы остановить эту бойню, ни в чем не уверен, но кто кроме нас?! Кто еще?!
Дымился обугленный труп следопыта, выл возле него подыхающий от собственных ран зог. Полукровки бежали, ползли и летели прочь с поля боя – подальше от заветного Поля Отцов, от поражения, от разочарования, от того, что было смыслом их жизни, смыслом жизней их отцов, их дедов и прадедов. Чистокровные усеяли своими телами, своими костями бетон: сотни чистокровных, тысячи, белесые кости, обглоданные ядом, извергнутым из Рогача. Тот, кстати, все так же восседал на поверженном звездолете спасителей, все так же тужился, проткнув яйцекладом матово-серый корпус. Ветер нес над Полем Отцов облака ядовитых спор, блестели лужи крови. Над рыжей головой Траста – в полумере всего – пролетело брошенное кем-то из чистяков живое копье. Вместо того, чтобы сражаться с общим врагом, до сих пор сохранившие рассудок и бесстрашие люди продолжали убивать друг друга – чистяки полукровок, наследники спасителей – истинных людей, гордящихся тем, что их кровь не замутнена чужими примесями.
– Да, толстый, мы в своем уме, мы все, и Зил тоже. И ладно с ним, с полем-огородом, сейчас не до вопросов и ответов. Нужно закончить это все. Это все неправильно, толстый, ты же видишь. Это только на радость врагам, нашим настоящим врагам, которые смотрят на нас, дурачков, со стороны, или сверху, или снизу, или еще откуда-то – и смеются, хохочут. Парни, надо закончить эту погибель побыстрее!.. Не знаю, сколько я еще протяну. Поэтому – побыстрее, прошу. Хватит трепаться.
Изо рта Лариссы тонкой струйкой лилась кровь, только теперь Зил это заметил. Все видел – чужие смерти, огонь, боль, ненависть, искореженный металл видел, а то, что смертельно ранена дорогая ему девушка, родной уже для него человек, увидел в последнюю очередь.
– Что с тобой?! – Траст положил руку на плечо девчонки, и та едва не упала.
Рыжий здоровяк будто разом ослеп, или же просто отказался поверить, что Ларисса жива еще только чудом – в ее спине торчала секира Сыча. Когда ком с щупальцами взорвался, секиру вырвало из руки Сыча и швырнуло прочь, а Лариссе просто не повезло оказаться на пути заточенного лезвия!..
Траст протянул руку, намереваясь схватиться за топорище и избавить подругу от секиры, но Ларисса перехватила его запястье:
– Толстый, не смей! Хочешь, чтоб я истекла кровью, не завершив начатое, да?! Меня уже нет, ясно тебе?! Нет меня! Но пока я с тобой еще, толстый,
