– Не переживайте, мой дорогой, мы еще успеем похоронить вас со всеми достойными почестями.
Пока четверо несли Траста, пятый отдыхал, топая налегке. Потом пятый лишний сменял одного из них, и так по очереди.
На шестой день пути краткосрочный отдых уже не приносил облегчения: у лешего ныли ноги, болели мышцы рук, ломило в спине. Лицо Лариссы осунулось, под глазами проступили темные круги. Ее косички покрылись налетом пыли.
Зато вдали показалась громадина Древа Жизни.
Это вдохновило всех так же сильно, как печалило то, что Траст до сих пор не пришел в себя. Ничто не помогало: ни удары девичьих ладошек по конопатому лицу, ни уколы острыми шипами под грязные ногти, ни обливания ледяной родниковой водой, когда родники еще попадались по пути, ни окуривание специальными травами, способное безногого заставить маршировать. Надышавшись дыма, пирос чуть не взлетел, хотя с его дырами в крыльях это было невозможно, но рыжий увалень даже не дернул веком. Его грудь едва заметно приподнималась и опускалась – и все, и больше никаких признаков жизнедеятельности его организм не проявлял, не было даже обыденных выделений, он даже не потел.
– Плохо дело, – в который раз уже сказал Зил, на привале разглядывая грузное тело на носилках.
И Ларисса в который раз окоротила его:
– Заткнись, кролик.
Зря она помянула особенность внешности Зила, которая, обгорев под нещадным солнцем, превратилась в два малиновых кровоточащих огрызка. Леший по несколько раз за день обмазывал свои уши кашицами целебных трав, но это мало помогало – то ли травы засушливой равнины не обладали нужными свойствами, то ли тело лешего потеряло спообность восстанавливать себя из-за слабости и истощения.
Кончиком языка Зил провел по трещинам губ. Будто и не было недавних лютых морозов, а потом – внезапной весны с грозой на всю ночь. От полноводных рек, питаемых тающими снегами и проливными дождями, остались сначала лишь редкие скудные ручьи, через которые муравей мог перепрыгнуть, да и те вскоре исчезли. Если первые пару дней союзники постоянно обходили полные всякой живности болота, то теперь, куда ни глянь, везде растрескавшаяся земля, кое-где покрытая коростой ила, спрятавшей под собой до следующего паводка змееголовов, жучар-плавунцов и лягушек. Уже сейчас равнина стала похожа на пустошь, а завтра таковой станет окончательно. «Климат слишком переменчив, – говорила маленькому Зилу мама, а потом добавляла: – После Третьей мировой прежнее равновесие так и не установилось». Она много знала о нынешнем мире и о том, что было и что будет. Очень-очень много знала. Больше всех знала. Отец ею восхищался.
Глотка пересохла, но жажду утолить было нечем. На последний ручей наткнулись позавчера, и последние капли воды Ларисса потратила на Траста, обрызгав ими ему грудь и лицо и смочив губы.
– Почему вы нам помогаете? – спросил Зил у Фелиса, которому из-за густого меха приходилось чуть ли не хуже всех, даже хуже, чем рептилусу, кожа которого высохла настолько, что стала белесой и поскрипывала при ходьбе. – Мы покинули могильник, погоня отстала. Никто никому ничего не должен.
Пока тайгер – его вибриссы покрылись кристаллами соли из высохшего пота – собирался с мыслями, леший вспоминал все, что узнал от бати Лиха о Третьей мировой.
Бате Лиху о той страшной войне рассказывал его батя, а тому – его. Зил тоже когда-нибудь расскажет своим малышам о том, как люди использовали друг против друга ядерное и химическое, биологическое и генетическое оружие. Расскажет, не понимая смысла наизусть заученных слов. Зил как-то спросил у бати Лиха: «А что, если записать на бересте рассказы о Третьей мировой?» Услышав это, батя Лих сделал такие круглые глаза, что малыш сразу понял: тратить бересту на хозяйственные нужды или чтобы передать с купеческим караваном привет родственникам в дальнем городе – это правильно, а вот переводить кору живых деревьев на запись мерзостей прошлого – нет. К тому же, те, кто записывают важное, быстро это важное выбрасывают из памяти…
Чистокровные – а других тогда попросту не было – почти что уничтожили планету. Немногие уцелевшие долгие годы ютились в руинах, сражаясь за чистую воду, за последние крохи пищи и защищаясь от немногих выживших животных – как исконных, так и выведенных в военных лабораториях. Еще они зачищали свои территории от боевых роботов. Некоторые из тех грозных машин-убийц до сих пор таятся в подземных схронах, в лесовниках и на дне рек и озер, ожидая, когда рядом окажется чистокровный, чтобы напасть на него. Но главное – даже после Третьей мировой люди продолжали убивать людей. И скорби не было конца и края, и все было напрасно. Прекрасных городов и плодородных полей больше не осталось, их место заняли руины и оплавленные взрывами пустоши, непригодные для жизни.
Но однажды с небес спустились спасители…
– Вы спасли нас, вывели с могильника, верно? – тайгер качнул косматой головой. – Мы бы погибли там. Вот поэтому.
Батя Лих сказал, что кто-то принял спасителей с распростертыми объятьями, иные были враждебно настроены к чужакам, даже охотились на них и убивали. Считалось, что мясо чужаков целебно настолько, что вкусивший его враз излечится от самых страшных болезней. Ошибались и первые, и вторые…
Леший заглянул в кошачьи глаза, пытаясь понять, что за тайные умыслы сокрыты там. Ларисса поправила голову Траста, хотя и в предыдущем положении все было в порядке. Собрав свои черные волосы в пучок на затылке, как делал это постоянно на привалах, Хэби тут же раздраженно распустил пук, потому что связать его было нечем. Отвернувшись и что-то бормоча себе под нос, Шершень кончиками пальцев поглаживал края дыр в крыльях, будто
