— Колоссальная идея! — прошептал он и, осторожно опустив ногу, посмотрел на часы. — Ах, как жалко. Только разотдыхался. Конец отдыху.
— Может, объяснишь?
— Тебе — обязательно. Перлингуляция адрофикса при субкаклуссе…, - стоп, опять загибаю. Не знаю, как по-другому. В общем, я нашел способ расколоть ка-спираль, что подтвердит ее существование. Кое-что уточню, изменю и тогда…, - он хлопнул ладонями и зажмурился. — Уф! В путь, Шурка! Мы сегодня хорошее дело сотворим.
У меня было дурное предчувствие, ног отговорить Владимира от задуманного было невозможно. Работал он как под гипнозом. Про обед, конечно, забыл. Я принес ему холодную телятину и горячие пирожки с грибами. Он не притронулся к еде. Добрыня о чем-то спросил его раз, другой и, не дождавшись ответа, оставил в покое. Юлия, видимо, уже имевшая опыт, с улыбкой поднесла ко рту Владимира стакан с кефиром, и тот, продолжая чертить и что-то бормотать, с помощью девушки выпил все до дна. И губы не вытер. Юлия, как ребенку, вытерла их сама.
Составленные уравнения Владимир отправил в вычислительный центр, который располагался тоже в Атамановке. Получив бланк с результатом вычислений, он покосился на меня, потом боязливо прикрыл один глаз, а вторым вперился в бланк:
— Все верно, Сашок. А тут, м-м…заковыка. Впрочем, это несущественно.
Мы разбирали аппараты, меняли контакты, некоторые схемы выбрасывали и монтировали новые. Не заметили, как опустела лаборатория. Стало темнеть. Я напомнил об ужине, но Владимир так посмотрел на меня, что чувство голода моментально исчезло.
Большую часть пространства лаборатории занимала вакуумная камера «Аленушка». Это было уникальное инженерное сооружения в виде многослойного цилиндра диаметром девять метров; в камере получают сверхглубокий вакуум, там достигается температура почти абсолютного нуля. Но главное назначение «Аленушки» — это в малых масштабах изменять геометрию пространства.
Для завершающей операции Владимир залез в крохотный блок-отсек, вроде шлюзовой камеры, где находился энергетический узел. Согнувшись, он ловко орудовал плазменной фигурной отверткой, меняя мезонные контакты.
И тут случилось непоправимое! Диафрагмированный люк блок-отсека вдруг молниеносно и бесшумно закрылся. Я отшатнулся и, пораженный, увидел, что предметы в лаборатории теряют очертания, вибрируют и размазываются по пространству. Одновременно с этим я почувствовал невесомость, быстро перешедшую в неземную тяжесть. Не знаю, сколько продолжалось такое состояние, может секунды, а может и минуты, пока не пришло все в норму. Я непроизвольно глянул на стереодисплей, который зловеще светился — и ужас охватил меня. Кажется, я закричал: блок-отсек соединился с главной камерой «Аленушки» и сейчас в нем образовался сверхглубокий вакуум, в котором космический холод за мгновения высасывает из тела все тепло до последней калории. Владимир, милый Вовка! Я представил себе его ледяное тело и чуть не потерял сознание. Из почти шокового состояния меня вывел затухающий ореол стереодисплея, в глубине которого сверкали красные цифры — три тысячи градусов. Врет дисплей или мне почудилось. Я вырубил питание и, убедившись, что блок-отсек изолирован от основной камеры, до отказа включил автономное реле. Люк открывался медленно, впуская в отсек малыми порциями воздух. На меня пахнуло жаром. Из одной крайности в другую — Владимир не замерз, он сгорел. «Аленушка» превратилась в крематорий. А вот и серый пепел на дне, все, что осталось от моего друга. Ничего не соображая, в каком-то оцепенении я собрал пепел в стеклянную банку и куда-то поставил ее. Другой на моем месте забил бы тревогу, да это и нужно было сделать, но я был настолько потрясен смертью Владимира, что ничего не соображал. Не помню, как покинул лабораторию и приплелся домой. Но хорошо запомнил бегемота, я стоял и машинально чесал ему за ухом.
Впервые я столкнулся со смертью в этом устроенном мире. Аварии и несчастные случаи здесь чрезвычайно редки, неизлечимых болезней нет, люди умирают от старости — это естественно и не страшно. Но молодой, здоровый, жизнерадостный… В полной прострации я опустился на диван и бестолково отвечал на вопросы пришедшего в гости Святополка. Тогда он стал с кем-то разговаривать по видофону, после чего загнал бегемота в дальнюю комнату и закрыл ее.
Первыми ко мне прибежали встревоженные Захар и Архип. И я даже удивился, мне казалось, что они люди черствые и равнодушные, а ведь как беспокоятся за мое здоровье. Вслед за ними примчался раскрасневшийся Тока, пришли Юлия с Добрыней, а за ними показались молодые супруги Марковы. Что случилось? Срочно врача!
— Не надо врача, — пробормотал я, собираясь с духом, чтобы приступить к рассказу. Все ухаживали за мной. Юлия ласково провела ладонью по моей холодной щеке.
— Владимир сгорел, — наконец четко сказал я. — Прах его в банке, — и понял, что последней фразой сделал ошибку.
— Прах? — удивился Добрыня. — В банке?
— Бредит, — жалостливо, но уверенно сказала Юлия и пощупала мой лоб, и сразу стало жарко.
Подоспел врач. Он признал у меня сильное нервное потрясение и в его руках сверкнул ультразвуковой шприц. Укол был совершенно безболезненный, даже приятный, охлаждающий.
— Порядок. Оставьте его одного.
Квартира вмиг опустела: врача здесь слушались. Лекарство действовало, благотворно повлияли и прикосновения ко мне Юлии. Я быстро приходил в себя, успокоился, мысли прояснились. Лежал и думал о гибели Владимира и вообще о смерти. Ну почему, почему человек должен умирать, погибать —
