Идолы

Глава 18 Прыжок

В момент нашего приближения тени разрисовывают синюю воду моря Колоний ЮВА под мрамор. Полутона и оттенки, странные линии и пятна, как кусочки гигантской головоломки, которую мне никогда не собрать. Целый мир лежит под этими волнами.

Я гадаю, что Лорды могли задумать для этой половины Земли, тайной половины. Как они ее уничтожат.

Лорды и Главный Посол Планеты.

Гадаю, сдастся ли эта часть мира так же быстро, как сдались другие.

– Там что-то движется. Смотри! – Лукас показывает куда-то, но я не поворачиваюсь, потому что он снял свою рваную рубашку и я слишком занята, рассматривая его тело и странную светлую отметину, в которую превратился его шрам, похожий теперь на цветок или на солнечный взрыв.

Больше недели сна и морской воздух куда лучше повлияли на его тело, чем я могла себе вообразить. Лучше даже, чем если бы Лукас все это время бегал туда-сюда, то выбираясь из-за старых сырых шлюпок, то прячась под ними.

И все же дело не только в том, что он сегодня воспрянул духом. Мы все полны бодрого ожидания. Мы предполагаем, что увидим землю в течение ближайших часов. Это дело времени, думаю я, уже не в силах спать на этой палубе.

Я больше не видела во сне нефритовую девочку. И это меня тревожит. Я не понимаю, что это значит. К тому же мысли о Колониях ЮВА и о том, что они нам принесут, по крайней мере если планы Фортиса осуществятся, тоже не слишком утешают. Может быть, мои сны открывают мне только то, с чем я в силах справиться?

Как будто я вообще могу с чем-то таким справиться.

– Вон там, – снова взмахивает рукой Лукас. – Смотри! Манта, морской дьявол! Они все еще здесь. Хотя рыбы и нет.

Я поворачиваюсь, чтобы увидеть темные тени, что движутся прямо под поверхностью воды, их гибкие тела извиваются. Они плывут так, как я представляла себе полет птиц: плавники трепещут, словно руки танцоров на праздниках грассов. Словно рыба, вытащенная из воды, только наоборот. Как птица, лишенная неба. Это кажется зловещим, и я содрогаюсь.

А потом вспоминаю.

– Да разве такое возможно? Что бы это ни было, оно должно иметь… Ну, ты понимаешь.

Сердце. Которое может остановиться. Или быть остановлено. Но эти слова остаются не сказанными.

– Может быть, это какое-то чудо, – говорит Лукас. – А может быть, просто что-то меняется.

– Может быть, воздействие Икон ослабевает? Может быть, она возвращается…

– Она?

Я пожимаю плечами:

– Жизнь.

Птицы, думаю я.

Я сую руку в свою нагрудную сумку и достаю маленькую серебряную птицу. Булавка. Я рассматриваю ее так, будто она может говорить.

Птица Епископа не вернулась. И падре не вернулся и не вернется или мои родители. Но разве я могу на самом деле знать, кто или что вернется?

Или все это просто зависит от Фортиса и его тайн? – думаю я с горечью.

Потом Лукас прикасается к моей руке и возвращает меня обратно. Я улыбаюсь ему, а он наклоняется вперед, кладет ладонь на мою щеку и внезапно целует меня. Крепко и нежно.

Не слишком ли это много для меня?

Но солнечный свет согревает мои руки, влажный ветерок вьется вокруг меня, и я придвигаюсь ближе к Лукасу, словно мы собираемся танцевать или взлететь, словно сами стали чудом.

Тайные, загадочные чудеса. Иррациональные невозможности. Птицы в воде и рыбы в небесах.

Но может быть, отчасти мы все как раз таковы.

Мы стоим у леера, наблюдая за тем, как перед нами возникает берег. Команда корабля теперь слишком занята, чтобы замечать нас, хотя большинство отсевков, по крайней мере те, кто не попал в команды по уборке, остаются в трюмах.

Это незабываемое зрелище. Не столько сама суша вдали, сколько радующие глаз скалы, которые выглядывают из воды, отказываясь быть морем; они не сдаются широкой синей плоскости, что окружает нас со всех сторон. Нам следует отнестись к ним с уважением.

Я так и делаю.

Дальше, за скалами, я вижу очертания поселения, расположенного вдоль ближайшего залива.

Конечно, там есть здания, вздымающиеся к небу, как пальцы, как когти. Они построены вверх, а не вширь, на земле, где пространства слишком мало и где каждый клочок почвы – награда. Поселение выглядит таким же полумертвым, как и города в моей половине мира, как Хоул. Фонари, которые не горят,