Неохотно, со слезящимися от ветра и попыток разглядеть далекую вершину глазами, прищурившись от безжалостного света, мы все четверо встаем, стряхиваем пыль и камешки с многослойной одежды из шерсти и гусиного пуха, поворачиваемся спиной к западному ветру и идем — спотыкаясь от порывов ветра, толкающих нас в спину, — к узкой тропе, проходящей через седло перевала.
Сикким был похож на жаркую теплицу — цветы, джунгли из рододендронов, воздух такой густой и влажный, что трудно дышать, заросшие влажной зеленью долины, лагеря на полянах, которых и полянами-то не назовешь, пиявки, которых нужно было снимать с себя в конце каждого долгого дня, когда мы пробирались сквозь мокрую растительность. Мы не останавливались в даках — аккуратных маленьких бунгало, которые британская колониальная администрация построила через каждые одиннадцать миль — расстояние дневного перехода — на длинной дороге в Тибет к торговой столице страны Гиантсе. По словам Реджи и доктора Пасанга, в даках вас ждали свежие продукты, кровати, книги для чтения и постоянный слуга, которого называли чоукидар, для каждого бунгало. Однако наш отряд становился лагерем примерно в миле перед даком или в двух милях от него, никогда не пользуясь удобствами бунгало, предназначенного для тех, кто в нем нуждается.
— Британские экспедиции пользовались даками, — сказал Дикон, когда мы расселись вокруг костра на одной из наших первых стоянок в джунглях Сиккима.
— Как и сотни других англичан, — кивнула Реджи. — Торговые представители, направляющиеся на север, в Гиантсе. Чиновники колониальной администрации. Натуралисты. Картографы. Дипломаты.
— Но мы не относимся к этим категориям, — сказал Дикон. — Одного взгляда на наше альпинистское снаряжение, мили веревок, а также носильщиков достаточно, чтобы поползли слухи, что мы направляемся в Тибет.
— Каким образом? — удивился Жан-Клод.
Дикон вытащил изо рта трубку и насмешливо улыбнулся.
— Мы не в такой глуши, как нам кажется, джентльмены. Даже здесь, в Сиккиме. Администрация протянула телефонные и телеграфные линии на север до Гиантсе, даже через высокогорные перевалы.
— Совершенно верно, — подтвердила Реджи. — Мы будем придерживаться главного торгового пути север-юг, пока не свернем на запад к Кампа- дзонгу, в Тибет. А пока мне кажется, что единственные, кого мы обманываем, разбивая примитивный лагерь и отказываясь от относительно комфортных ночевок в даках, — это пиявки, попадающиеся у нас на пути.
Мы вышли из Дарджилинга и стали спускаться к мосту через реку Тиста. Шерпы тронулись в путь еще до рассвета 26 марта, с лошадьми и поклажей, а наши рюкзаки и дополнительный запас продовольствия доставили до шестой мили два потрепанных грузовика; за рулем одного из них сидел Пасанг, а другого — Реджи. Там мы присоединились к остальным, а шофер Эдвард и еще один работник отогнали грузовики на плантацию, а мы с тридцатью шерпами, лошадьми и мулами продолжили спуск к реке Тиста и деревне Калимпонг, которая находилась уже на территории Сиккима.
Мы стали лагерем за Калимпонгом, потому что Реджи не хотела, чтобы о нас раньше времени узнал своенравный губернатор Сиккима майор Фредерик Бейли, английский резидент, который (по словам Реджи) мешал «Комитету Эвереста» получить разрешение на пребывание в Тибете, чтобы у него самого остался шанс покорить гору. На границе Сиккима нас встретил часовой — одинокий гуркх, который без возражений принял документ, выданный Реджи тибетскими властями. Мы с изумлением наблюдали, как пограничник выкрикивает команды самому себе: «Отдать честь правой рукой!», «Налево!», «Шагом марш!». Потом Дикон объяснил нам, что при отсутствии офицера или сержанта, который подает команды, гуркхи с удовольствием командуют сами собой.
Пока мы пересекали Сикким, нашу вереницу из шерпов, мулов и маленьких белых пони два раза догоняли смуглые люди в полицейских мундирах, но Реджи каждый раз отводила представителя власти в сторону, о чем-то шепталась с ним и — хотя это лишь мое предположение — давала ему денег. Как бы то ни было, в Сиккиме нас никто не пытался задержать, и всего через неделю, на протяжении которой нам приходилось вдыхать приторный аромат рододендронов, отрывать пиявок от всех незащищенных участков тела и брести по доходящей до пояса траве, мы подошли к высокогорному перевалу — Джелеп Ла, — который приведет нас в Тибет. Мы нисколько не жалели, что Сикким остался позади — там все время шел дождь, и вскоре наша одежда пропиталась влагой, и не выдалось ни единого солнечного дня, чтобы разложить ее и просушить. Мне казалось, что во время пребывания в Сиккиме только я подхватил легкую форму дизентерии, но потом выяснилось, что Же-Ка и Дикон тоже страдали от расстройства желудка. Только Реджи и Пасанг, похоже, устояли перед этим неприятным недомоганием.
Несколько дней я лечил себя опиумом, но затем Дикон заметил, что я болен, и отправил меня к доктору Пасангу. Высокий шерпа кивнул, когда я, смущаясь, признался в проблемах с кишечником, а затем сказал, что опиум, возможно, немного помогает при дизентерии, но побочный эффект от ежевечерней дозы может быть хуже самой болезни. Он дал мне бутылочку какого-то сладкого лекарства, которое за один день привело в порядок мой кишечник.
Поначалу я шел впереди своего белого пони и тащил в рюкзаке около 70 фунтов снаряжения, но Реджи убедила меня ехать верхом, а большую часть груза переложить на мулов.
— Вам понадобятся силы для Эвереста, — сказала она, и я вскоре убедился, что леди права.
