прошли полтора квартала до моста Квайбрюкке, снова повернули налево на пустую набережную под названием Утоквай и двинулись на юго-восток вдоль берега замерзшего озера. Низкий бетонный парапет справа от нас охраняют клыки сосулек. Неумолчный грохот внизу напоминает, что лед — у берегов озеро замерзло, а ледяная, но жидкая вода начинается в сотне ярдов от берега — трется о бетонный волнолом ниже парапета. Ветер достаточно сильный, и вдали, за белой полосой льда и белесым пространством воды, виднеются «барашки». Однако тот же ветер, едва не сбивший меня с ног, не помешал аккуратным швейцарцам полностью очистить от льда и снега дорожку бульвара Утоквай, обильно посыпав ее солью. Финч сообщил нам, что до его склада меньше полумили, но когда мы с Жан-Клодом тащились за Диконом и Финчем, пытаясь сквозь завывания холодного ветра расслышать, о чем они говорят, даже это расстояние показалось нам слишком большим.
Прибавив шагу, мы с Жан-Клодом нагнали шагавшую впереди пару.
— Я знаю, что вы задумали, — говорил Финч. — Это просто невозможно, Ричард.
— И что же я задумал, Джордж?
— Взойти на гору в альпийском стиле, — ответил тот, кто был пониже ростом. — Вместе со своими юными друзьями вы решили отказаться от осады горы, похожей на военную кампанию Мэллори, Брюса и Нортона — неспешное и последовательное оборудование лагерей, атака, отступление, новая атака, — а взять ее одним стремительным броском. Не получится, Ричард. Вы все там погибнете.
— Леди Бромли заплатила нам только за поисковую операцию — максимум, что мы сможем, это найти и похоронить тело ее сына, — сказал Дикон. — Если повезет, мы найдем его следы гораздо ниже того места, о котором говорил Бруно Зигль, между четвертым и пятым лагерями, поскольку его свидетельство выглядит неправдоподобно. Но я не говорил, что мы собираемся
Джордж Финч кивнул.
— Но вы попытаетесь, Ричард. Я вас знаю. И поэтому переживаю за вашу судьбу и судьбу ваших прекрасных друзей.
Дикон ничего на это не ответил. Мы прошли мимо здания оперы и повернули налево, на улицу под названием Фолькен-штрассе. По крайней мере, ветер теперь дул нам в спину.
— Вы должны помнить, — снова нарушил молчание Финч, — тот день в двадцать втором году, когда мы достигли перевала Панг Ла на высоте семнадцати тысяч двухсот футов и впервые увидели Эверест.
— Я помню, — пробормотал Дикон.
— На Панг Ла ветер был так силен, что пришлось лечь, хватая ртом воздух и цепляясь за камни, чтобы нас не сдуло, — продолжил Финч. — Но вдруг перед нами открылся вид на сотни миль Гималайских гор. Эверест по-прежнему находился в сорока чертовых милях к югу от нас, но гора возвышалась надо всем. Вы помните облако, плывшее от нее, Ричард? Вы помните снежную шапку, протянувшуюся на запад на много миль? Эта чертова гора сама формирует погоду.
— Я был там с вами, Джордж, — сказал Дикон.
Мы повернули направо, на узкую улицу с пакгаузами без окон и облезлыми старыми многоквартирными домами — Зеефельд-штрассе, как было написано на обледенелой табличке.
— Тогда вы понимаете, что восхождение в альпийском стиле невозможно, — сказал Финч, доставая толстое и тяжелое кольцо с ключами из кармана пальто и находя нужный ключ, чтобы отпереть дверь склада. — Болезни альпинистов, болезни носильщиков, жуткие ветры, внезапные снегопады, ранний приход муссонов, травмы, лавины, камнепады, порванные палатки, отказавшие кислородные аппараты, дизентерия, высотная болезнь, обморожения, неисправные печки… любое препятствие, а их будет много, Ричард, вы знаете это не хуже меня… любое препятствие может оказаться гибельным для восхождения в альпийском стиле. И стоить жизни кому-то из вас — или всем… Ну вот, мы и пришли.
Финч нырнул в черный проем и нащупал выключатель.
Первый — он первый по моим, американским, меркам — этаж этого пакгауза оказался вовсе не огромным складом, как я ожидал. Хотя, конечно, он им когда-то был, но теперь его разделили перегородками. Девятифутовые стены без потолков создавали десятки складов, в каждый из которых вела металлическая решетчатая дверь с висячим замком. Мы прошли вслед за Финчем примерно до середины огромного, отдававшего эхом помещения, затем он снял с кольца еще один ключ, открыл решетчатую дверь и придержал ее, пропуская нас в комнату размером приблизительно 25 на 20 футов.
Внутри длинный верстак вдоль дальней стены был завален баллонами с кислородом.
Стена слева от нас была увешана ледорубами разного размера и формы. Полки были уставлены огромным количеством ботинок, шипованных и подбитых войлоком, а на длинной вешалке красовалась череда шерстяных альпинистских курток, арктических анораков и целый ряд длинных стеганых курток. Я насчитал десять штук и удивился, зачем Финчу столько.
Хозяин закрыл дверь, а я подошел к куртке, поднял полу длинного пуховика, висевшего на вешалке, и спросил:
— Это и есть ваша знаменитая куртка из ткани для воздушных шаров?
Финч пристально посмотрел на меня. Совершенно очевидно, что он перенес много насмешек по поводу этой одежды.
— Это наполненная гусиным пухом куртка, которую я сконструировал специально для Эвереста, — буркнул он. — Да, действительно, из такой ткани делают воздушные шары — единственный материал из тех, что мне удалось найти, который не рвется и который можно без труда прострочить, чтобы
