суровее, чем следовало бы. Отчислить не отчислили, но отправили в один из пограничных городков на службу. Все предметы ему теперь придется сдавать экстерном.
Софи мрачно посмотрела на сломанный стебель цветка в руках и с отвращением отложила его в сторону.
— Готова поспорить, что здесь замешан Мартин. Я просила его не вмешиваться в мою работу, а он и этого не смог сделать.
Что ж, теперь становилась понятной просьба Шефнера присмотреться к группе, у которой Рихтер должен был вести факультатив. Неожиданно для себя Корбин встал на защиту Шефнера.
— Ну, возможно, я бы тоже расстроился, если бы какой-нибудь студент обидел мою жену.
— И как бы вы поступили?
Алхимик пожал плечами.
— Смотря какой проступок. Но, скорее всего, просто избил бы до полусмерти, чтобы неповадно было.
— Яргер боевой маг, — напомнила чародейка.
— Ну и что? Мало ли мне пришлось урезонивать их этим летом? Слушай, прекращай тоску наводить. Тут нет твоей вины. А Мартин — это Мартин. Ты должна была знать, за кого выходишь замуж и какие будут последствия, — неожиданно жестко припечатал маг.
София вздрогнула. Не поднимая глаз, тихо сказала:
— Я не жалуюсь, не думай. Больше не буду тебя этим беспокоить.
«Вот еще утешающей подружкой я не был», — сердито подумал Рихтер и все же сел рядом, заставив девушку потесниться на короткой софе. В преподавательской никого не было, поэтому они могли говорить свободно.
— Мне казалось, что ты не привыкла давать себя в обиду. Я почти разочарован. Хотя, наверное, и не следовало ожидать другого.
Софи гневно сверкнула серыми глазами.
— Это почему же?
— Женщины любят страдать, знаю об этом не понаслышке. Видишь ли, мой отец-пьянчужка привык поколачивать свою жену. Старший брат пытался вмешаться, но был просто изгнан из дома. Вернулся потом, едва ли не на коленях умоляя о прощении. Боялся потерять наследство, — с отвращением сказал Корбин. — А я был гордый. И везучий. Магический дар дал мне возможность выучиться в университете, получить хорошую профессию. И все то время, что проводил за книгами и в мастерской, мечтал о том времени, когда вернусь домой и заберу мать из того ужаса, в котором она жила. Когда смог купить себе дом, приехал за ней… а мама, представь себе, не захотела уезжать. Как же она может оставить мужа, старшеньких и мельницу без присмотра! И умерла. Через год. Сердце не выдержало.
— Мне жаль, — сдавленно сказала Софи.
— Не стоит. Это жизнь. Потери неизбежны, но ты и сама это знаешь. Поэтому важно жить и для себя, а не только для других. Исполнять свои желания, а не чужие. Понимаешь? Когда мама умерла, отец горько рыдал у ее могилы, а спустя несколько часов уже пил в таверне с дружками. Жертву, принесенную во имя любви или мира в семье, могут и не оценить.
— Я ничем не жертвую. — Его ученица была непреклонна.
— Жертвуешь. Когда ты молчишь, не выказывая свой гнев, когда трусливо примиряешься с несправедливостью. Когда, прежде чем претворить свои мечты и желания в реальность, думаешь, не будет ли твой супруг против. Как часто ты меняла планы из-за запретов Мартина? Молчишь? — повысил голос Рихтер, глядя на упрямо поджавшую губы чародейку. — Страх остаться одной понятен, но… жалок.
Алхимик почти сразу пожалел о своих словах, но было уже поздно.
— Вот как вы обо мне думаете! Что я боюсь остаться одна. Зато вас, мастер, судя по всему, одиночество не беспокоит.
До недавнего времени так и было. Но нужно ли говорить своей ученице, что ради нее он, пожалуй, был бы готов пожертвовать своей свободой? Рихтер в этом сомневался. Мучительно соображая, как бы направить их беседу в менее опасное русло, алхимик не сразу понял, что в комнату кто-то вошел. Лермиец, мрачный и хилый тип, забавно его побаивающийся. Но сейчас господин Моретти на него и не взглянул, направившись к небольшому секретеру, в котором Триер прятал выпивку.
— Что-то случилось? — удивленно спросил алхимик у лермийца, наблюдая, как он дрожащими руками наливает себе в кружку крепкой настойки. Тот не ответил.
— Первокурсники, — сочувственно пояснила Софи вместо Моретти, будто это все объясняло. — Лоренцо, может, расскажете, что они в этот раз учудили?
Глядя, как чародейка успокаивает взбудораженного преподавателя философии и права, Корбин мрачно размышлял, насколько Софи изменилась со дня их знакомства, став дружелюбнее, внимательнее к людям, мягче. Женственнее. Перемены, причиной которых стал совсем не он. А значит, и правды в его словах было не так уж много и в той ссоре с Шефнером, и сейчас. Глава СБ все столь же впечатляюще давил и манипулировал людьми, включая свою жену, но Софи, прямолинейная упрямая Софи, удивительным образом справлялась с этим. Не ломаясь, но будто становясь гибче. Но долго ли она выдержит, если менталист продолжит добиваться своего всеми возможными способами?
