Я спрятала лицо в подушку, чтобы подавить стон. Значило ли это, что Мартину угрожала опасность? А если он сможет ее избежать… тогда пострадаю я?
«А если умрет не один, а двое?»
Свернувшись калачиком, обхватила живот руками. Нет, нет, не хочу… Не хочу умирать. И ребенка терять не хочу. От собственных трусливых и предательских мыслей стало тошно. Будто и вправду выбираю, кому из нас жить и умереть, мне или Мартину.
Легкий звук шагов. В комнате запахло мятой и мелиссой.
— Милая, выпей чай, — снова попросила Кати, поставив поднос на прикроватный столик.
Она обращалась ко мне так, будто мне снова лет семь и я испуганная девочка в огромном пугающем доме деда.
— Чай тут не поможет.
— Что у тебя болит, скажи мне, родная.
— Только душа.
Но эта боль была самой невыносимой. Кати осторожно погладила меня по спине.
— Все будет хорошо. И у тебя, и у господина Шефнера.
Снотворное, принятое утром, наконец-то подействовало, и я смогла забыться коротким и беспокойным сном. Когда проснулась, за окном было уже темно. Кати дремала на кресле, но, когда я пошевелилась, тут же встрепенулась.
— Как ваше самочувствие, фрау София?
— Нормально, — отмахнулась я. — Муж не вернулся?
— Пока нет. Но звонил этот… как его… Грохенбау. Я передала ему, что вы спите.
— Какие новости?
Кати сделала непонимающее лицо.
— Вы про что?
— Пусть мне принесут газету. Или позови кого-нибудь из служанок. До них наверняка уже дошли слухи о произошедшем в театре.
Пожилая женщина упрямо покачала головой.
— Нет, мне доктор запретил вам что-нибудь рассказывать. Уж будьте добры, дождитесь господина Шефнера.
Глава 13
Смеркалось в ноябре рано, и хотя темнота уже наступила, с ухода мужа прошло не так много времени. Волноваться особой причины не было — случись что с Мартином, известие бы уже дошло. Это скрыть было бы нельзя.
Так откуда такая тревога, сдавливающая грудь, мешающая дышать? Нет, не все еще было решено. Беда не ушла, она стояла в дверях нашего дома, глядя бездонными омутами глаз на трепыхающихся букашек, находящихся в ее власти. Вот-вот ей надоест смотреть, и она протянет ладонь, чтобы прихлопнуть тех, кто был так самоуверен… Действительно ли я сделала все, чтобы спрятать от этой старухи Мартина?
Поела через силу. Желудок отказывался от пищи, несмотря на то, что не ела я со вчерашнего вечера. Устав изображать из себя больную, пересела на кресло, поставленное прямо к окну, проигнорировав возмущение Кати.
— Какая вы упрямая, фрау София, — ворчала она, поправляя плед на моих плечах. — Вся в мастера Вернера. Этот старый… тоже, когда ему было нельзя вставать, все время в свою мастерскую рвался. Ну и кого вы там в окошке высматриваете?
— Не кого, а что.
Интуиция меня не подвела. Будто толчком меня выкинуло из кресла, заставив прильнуть к холодному стеклу, до рези в глазах всматриваясь в темноту, которую не могли разогнать даже уличные фонари. И вот она — слабая вспышка там, где находился театр. Взрыв?! Спустя столько часов после пожара?
Я почти не сомневалась, что Мартин где-то поблизости. Внутри меня будто сработал предохранитель, отсекая все лишние эмоции. Осталось только жгучее желание сделать хоть что-нибудь.
— Кати, я должна узнать, что происходит.
Служанка чуть не плакала.
— Но что вы можете? Вам же нельзя… Какое будет несчастье, если вы ребеночка потеряете! Давайте просто подождем, когда ваш муж вернется.
— Я ждала достаточно. Если мне никто не хочет помочь, узнаю все сама. Позвоню в СБ или полицию. Наверняка Рихтер в курсе происходящего.
Обернулась, оценивающе глядя на Кати. Нет, не думаю, что она будет физически меня удерживать, а доктор тем более не осмелится. Правда, вряд ли
