несколько стрел от отроков. Лошади вообще досталось больше десятка. Сначала упал всадник, затем рухнула лошадь. Из леса показалось несколько фигур, одна держала очень знакомый предмет. Хм, похоже, дед Матвей все-таки не растерял навыков. С первого выстрела снял.
К беглецу уже спешили проверить – не оживет ли он опять? От леса примчался Демьян, следом и Кубин подъехал.
– Всех положили, – констатировал он. – Даже не верится.
Я поднялся на стременах, высматривая раненых или убитых. Не видать.
– Раненые или убитые есть?
Подъехал один из десятников:
– Степана Стерха убили. Язвленых десятка два, однако сражаться могут.
– Хорошо. Прибрать тут. Тела в кусты, лошадей согнать к нашим заводным. И коней сменить на свежих.
Ратники сгоняли лошадей, прибирали оружие, трупы, привязав к ногам веревку, оттаскивали к старице.
– Все не скрыть, следы боя останутся, – сказал Матвей Власович. – Натоптали, да и кровь тут…
– Зато сразу не заметят. Пойдем, Илья Демьянович, коней сменим.
Рыжая Дуся хоть и выглядела свежо, но впереди долгий бой, и стоит сменить лошадей. Пусть теперь послужит вороная.
Поле расчистили. Бронные ратники все собрались у входа в лощину.
– Всадник! – крикнул наблюдатель. – Один!
Демьян резво взбежал на холм и глянул на поле:
– Это Ульян.
– Стало быть, все сюда идут.
У меня появилось чувство чего-то неправильного. Ведь даже несмотря на одного убитого, все идет слишком гладко. Чего-то не хватает. А вот чего?
Нет, убитых два. Лошадь Ульяна остановилась, и парень, в спине которого торчало семь стрел, свалился. Его подхватили подошедшие ратники и понесли вниз. Положили на землю и перекрестились. Угрюмо помолчали. Мальчишка, почти ребенок еще…
– Поганые!
Мы поднялись на холм и выглянули на поле. Серая масса выползала из-за леса.
Поднялись в седло. Горин смотрел на поле и считал:
– … две, три…
– Брось, Илья Демьянович, – сказал я ему, – всех не сочтешь. Лука Фомич! Ты знаешь – что надо делать.
– Да, боярин, – кивнул десятник и отъехал к щитам.
– Двадцать сотен насчитал, – съехал со склона сотник.
– Как двадцать? – удивился я. – Еще один дозор?
– Боле нет, – пожал плечами Горин и посмотрел на меня. – Как мыслишь, где остальные?
– На большой полк повернули? – предположил я. – Никак темник задумал что? Но нам разницы нет, бояре. Тут стоять насмерть потребно…
Я задумался, сразу появилась идея: а что, если еще раз повторить трюк? Только чуть по-другому…
– За мной! – и я направил коня по старице. У того подъема на берег нас встретил наблюдатель. Вынырнув из ивняка, он сообщил:
– Двадцать одна сотня и три с половиной десятка.
– Ты уверен? – спросил я. – Всех счел?
– Всех, боярин. Если только следом еще поганые не подойдут.
Наблюдатель нырнул в кусты, а мы выстроились в ряд. Рядом замер Демьян.
– Ты что тут делаешь? – зашипел я ему. – А ну, обратно дуй. Твое место с отроками.
Демьян упрямо мотанул головой:
– Не пойду. Здесь мое место.
Огляделся и махнул рукой – поздно его отправлять. Все стали тихо молиться и креститься. Я вдруг услышал бормотание стоявшего за Демьяном ратника:
– Я вижу славных предков своих. Вижу всех отцов и дедов. Они смотрят на меня и зовут к себе.
Стоявший с другой от меня стороны Горин не обращал на языческую молитву внимания, и, когда ратник произнес последнюю фразу: «Я чту и помню отцов своих!», Горин произнес: «Аминь!»
Вдруг на мое плечо легла рука Ильи Демьяновича.
– Прости меня, брат! – сказал он мне.
Я увидел, что в соседнем ряду ратники, положа руку на плечо соседа, просят прощения и прощают.
