– Тебе нужней.
– Нет, я обещал. Дал слово. Держи щит.
Рядом рухнул, как подкошенный, еще один степняк, а Горин закрыл глаза и прошептал:
– Саблю возьми… отцова…
И улыбнулся. Изо рта хлынула кровь…
Я взял саблю. Поднялся и осмотрелся. Кажется, конец. Русских ратников почти не осталось. По полю бегали пешие монголы. Кони шарахались от людей, крови и звона железа. Почти все разбежались, оставив людей самим разбираться между собой. Меня сильно толкнуло в спину, и я почувствовал, как по спине потекла кровь. Махнул назад саблей и сбил стрелу. Наконечник остался внутри. Вновь толчок. Пришлось сбивать вторую стрелу и валить от стрелка, а то найдет бронебойную и – здравствуйте, предки. Краем глаза увидел, как из леса шагнул Кубин, выстрелил и скрылся в лесу. Хорошо бы в монгольского лучника, что умудрился сберечь стрелы…
Я кинулся на врага. Страха нет. Смерти не боюсь. Видел я ее. Два раза. Всю душу заполнила ярость и ненависть. Две сабли превратились в сеялку смерти. Степняки отпрянули. В правое предплечье ударила стрела. Я отмахнулся левой, срубив вражине руку вместе с саблей. В глазах поплыли огни, и навалилась тяжесть. Ухватился за торчащее из груди убитого монгола копье. Сабля Горина упала рядом. Поганые перемещались вокруг, опасаясь приблизиться. Наконец трое решились. Оскалился – монголы отпрянули. Боятся! Я улыбнулся. Триста ратников вышли против двухтысячного отряда. И мы остановили врага!
Я засмеялся, а степняки взвыли от злобы. Страшный урус положил вокруг полтора десятка. Он один. Ранен. И он смеется над ними. Монгол в кольчуге что-то крикнул, и они достали луки. Я смотрел на тело Горина.
– Прости, брат.
Из последних сил крикнул:
– Простите меня, браты!
В грудь впилась стрела, сильно. Бронебойная…
– Ки-и-ите-е-е-еж! – ударило по ушам громким кличем.
Выстояли! И я провалился в темноту.
Глава 9
Пульсирующая боль перестала мучить, красные всполохи угасли, вокруг все почернело и стало так легко, что появилось ощущение полета, а впереди яркий свет, такой красивый, манящий.
Вдруг на пути возникли руки. Они обхватили мою голову и потянули. Потом я ощутил, что лежу, а мою голову кто-то держит. Я открыл глаза – вижу плачущую маму. Рядом хмурился отец. Они заметили, что я пришел в себя, и шумно вздохнули.
– Как ты напугал нас, сынок, – прошептала мама. – Зачем ты без разрешения в воду полез? Там же глубоко.
И стала обтирать мне лицо платком.
– Мама, я не хотел. Я поскользнулся…
Вздохнул, закрыл глаза, и… чернота опять обволокла меня. А чтобы от нее избавиться, надо двигаться к свету. И вновь на моем пути появляются руки, много рук. И опять меня тянут куда-то вниз и прижимают к чему-то твердому. Чернота сменяется на красное марево, но уже без боли. Я слышу тихое, ровное гудение и звяканье металла. В красном мареве замелькали белые пятна. Одно пятно приблизилось.
– Он очнулся, – сказало пятно приятным женским голосом.
Потом мягкий баритон произнес:
– Ты в рубашке родился, парень. Теперь жить долго будешь. Отдыхай.
Потянуло в сон. Засыпая, разобрал слова:
– Один взрыв, и один выживший. Единственный из тридцати… Вот так.
Как один? А остальные погибли? Все мои друзья?
А-а-а! Пусть чернота скорей кончится. Свет, зовущий к себе, уже близок. Но появляется бледная и костлявая рука, которая хватает меня за плечо. Я шарахаюсь от нее, но возникает вторая рука. Они хватают меня и тянут в пугающую и страшную черноту. Сил отбиваться нет. Рот в беззвучном крике. От дикой боли.
Чувствительно толкают в грудь, и боль уходит. Мне поднимают голову, и в рот вливается что-то горькое. С трудом раскрываю глаза и вздрагиваю. Передо мной натуральная Баба Яга.
