– Вот теперь можешь спокойно спать, – сообщает сказочная старуха. – Марена от тебя отвернулась.
– Кто такая Марена? – Но ответа я не услышал.
Казалось, спал одно мгновение. Без снов, и слава Богу. Ну их. А то все кошмары снятся. Открыл глаза. Интересно, где я? Ровные рубленые бревна, подбитые мхом. Потолок из плотно подогнанных и отструганных досок. На стенах висят пучки сухих трав и веники непонятно из чего. Пахнет полынью, зверобоем и немного мятой. Справа контур двери. Она закрыта. Свет льется из окна, но, чтоб в него посмотреть, надо было повернуть голову, а двинуться сил нет. Попробовал приподняться, но все, что удалось, – лишь немного сдвинуть руки. От натуги закружилась голова.
Дверь открылась, и комнату наполнил громкий птичий щебет. Стало гораздо светлее. Поклонившись порогу, в дом вошла старушка в длинной рубахе с узором на рукавах, с веревочным поясом и платком на голове. В правой руке держит деревянную плошку. Увидев, что я не сплю, всплеснула левой и, семеня, подбежала ко мне.
– Лежи, касатик, лежи. Язвы твои не зажили. Вот, выпей. – И, приподняв мне голову, поднесла плошку к лицу. Какое-то очень густое варево зеленого цвета, почему-то пахнущее куриным бульоном. Точно куриный бульон, только горьковатый.
– Спи, баскак, спи. – После этих слов сразу потянуло в сон. Точно – Баба Яга!
Проснулся весь в поту. Тело невыносимо зудит, особенно в районе груди, ног и спины. Почесать бы, так рукой не двинуть. Хотя двинул, чуть-чуть, но толку мало.
Видимо, услышав мое кряхтение, появилась старушка.
– Пей, боярин. – И у лица опять та же плошка с бульоном. – Пей, говорю, легче станет.
С трудом проглотил варево. Легче не стало, зато опять потянуло в сон. Снотворное это, что ли?
Следующий пить не буду. Как бы по слабости не оконфузиться…
Первое, что сделал, как проснулся, это вытер пот. О, руку поднял! Откинул одеяло, сшитое из овчины. Блин, летом под овчиной! Вот и упарился. Рука сразу полезла по всем местам, где чесалось, а чесалось везде. Особенно под повязками. Кстати, что там? Попытался на ощупь определить степень ранений, но не преуспел. Повязки присутствовали везде, кроме головы и левого предплечья. А еще на мне что-то надето. С трудом приподнял голову – длинная рубаха до пят из серой ткани, а под ней ничего, кроме повязок. Куда делась вся одежда? В стирке, или выкинули, чтобы не заморачиваться? Скосил глаза на пол. Так, интересно, а где мои вещи? Чуть сдвинул голову и посмотрел в открытое окошко. Обнаружил, что на березе, что аккурат стоит напротив окна, сидит старый знакомый – огромный черный ворон. Ворон внимательно смотрел на меня, будто изучая – как скоро я окочурюсь и когда можно к трапезе приступить.
– Не дождешься, – буркнул я в окно.
Ворон повернул голову и передвинулся на ветке. Словно сел удобнее.
– Черный ворон, черный ворон, – от нечего делать затянул я. – Что ты вьешься надо мной?
Птица внимательно слушала.
– Ты добычи не дождешься, черный ворон, я не твой!
Ворон встрепенулся, перья взъерошились, словно в возмущении. Ну-ну, пернатый, фигу тебе, я помирать не собираюсь пока, так что подождешь. Я пропел всю песню и только закончил последний куплет, как ворон взлетел и исчез.
Открылась дверь, и в дом вошла давешняя старушка. В руках вместо плошки медный котелок, исходивший паром.
– А, проснулся, касатик, и песни поешь? Не вставай пока. Сейчас рубаху снимем, перевязи снимем. Обмою и оботру тебя. Небось, свербит везде?
– Свербит. Чешется, мочи нет.
– Так и должно быть, – кивнула старушка. – Потерпи, касатик.
– Бабушка, как звать-то тебя? И где я?
Старушка поставила рядом ушат с водой и из медного котла в него вылила кипяток.
– Мягой меня зовут. Бабушкой Мягой. Ты дома у меня.
Вот так – Мяга, почти как Яга. Только ударение на я. И вид, как у Бабы Яги. В сказку попал, блин. Где у нее тут метла со ступой? Сразу захотелось выйти из дому и посмотреть под избу, только как сил больше будет. Баба Мяга принялась стаскивать с меня рубаху.
– Почто ужимничаешь? – строго на меня посмотрела старушка. – Видела я мужиков глезных поболе вашей рати. Я тебя сейчас отваром целебным оботру, а в баню пойдешь, как сил прибавится. Лежи смирно.
И стала снимать повязки. Я косил глазами, следя за процессом. Умело и быстро старушка сняла бинт, обнажая розовый рубец.
Ё-мое! Это сколько я тут лежу? Неделю? Две? Месяц?
Баба Мяга сняла все бинты. Рубцы покрывали тело затейливым узором, вполне гармонично вплетаясь в старые шрамы. И все они выглядели уже зажившими.
– Баба Мяга, а сколько я тут лежу?
Старушка намочила тряпку в ушате, чуть ее отжала и стала обтирать меня.
