После восьми вечера майор Коловратов с каждым часом чувствовал себя все неспокойнее. Почему до сих пор не явились с докладом сержанты Ухов и Сундуков?..
Ах да! Он же не отдал приказа отозвать их из дозора. Но догадались бы позвонить, остолопы!..
Может, загуляли? Дай Бог если только так…
Приехав домой, поужинал в одиночестве холодным борщом и холодной же телятиной (жена с дочкой были в это время на даче в Болшеве), Коловратов послушал по радио передачу о международном положении, но все это ничуть его не отвлекло, тревога только нарастала.
Когда раздался звонок в дверь, нервы у майора настолько расшалились, что он дернулся как ошпаренный. Идя открывать, по пути нечаянно зацепил плечом вешалку в коридоре, и она со всей одеждой рухнула на пол (позже это будет особо отмечено следователем в протоколе осмотра квартиры, однако разумных объяснений так и не найдется).
Прежде чем отпереть, майор Коловратов глянул в дверной глазок…
Ба! Ну вот они, голубчики, Ухов с Сундуковым!.. Только вот рожи у обоих какие-то не свои. Неужели впрямь напились, засранцы? Ну ужо он им устроит сейчас!..
Однако майор был почти счастлив столь незамысловатому объяснению их пропажи. И все же, распахнув дверь, грозно рявкнул с порога:
– Что это вы, сержанты, позволяете себе?!
Вдруг отметил: а ведь от них вовсе и не пахнет спиртным. Отчего же стоят как столбы и глаза у обоих неживые, как у мороженых судаков?..
Эти мысли были едва ли не последние в жизни майора. Дальше Сундуков и Ухов раздвинулись, и между ними возник некто третий с каким-то небольшим цилиндрическим баллончиком в руке.
– Гм… – промычал майор Коловратов. – Вы-то, извиняюсь, кто?
Тонкая струйка устремилась из баллончика ему в лицо, и майору почудилось, что он слышит треск, как будто рубашка на груди порвалась, – треск, с которым его сердце разорвалось на части…
Двое лежали на асфальте неподалеку все от того же дома на Первой Мещанской. Наконец один из лежавших открыл глаза и толкнул другого в плечо:
– Эй, Сундуков, ты живой?
– А?.. Что?.. Ухов, это ты?.. А чего это с нами?
– Вроде вчера – ни грамма… Или, может?..
– Да ничего «не может»! У меня с похмелья всегда башка трещит, а ноги ходят. А тут в башке все нормально, а вишь – встать не могу.
– И я не могу. Ну-ка, если вместе… Вот так… Ну слава богу! Ты только теперь меня держи, а то я сейчас опять…
– И ты меня… Так что было-то?
– Думаю, это с устатка у нас: ведь сколько часов в дозоре провели!
– Возможно… И что теперь делать будем? В
– А тебя с поста кто-нибудь снимал? То-то! Покуда не снимут, мы – в дозоре.
– Какой дозор, когда ноги не свои.
– А ты соберись! Ты кто есть? Сержант государственной безопасности! Собрался?
– Да вроде бы…
– А ноги как?
– Отходят помаленьку… Вроде уже сам стоять могу.
– Я тоже… Ого, гляди-ка, наш, кажись, «объект»!
– Ага, он, точно!.. Что это он с авоськой в такую рань?
– А ты идти можешь?
– Кажись, уже могу… Ну-ка… Да, могу!
– Тогда – за ним!
– Ишь ты! Капустку квашеную купил с утречка пораньше! С похмелья, должно быть.
– Да непьющий он вроде бы.
– Именно что – «вроде бы». Все мы такие «вроде».
– Ну уж не ты, Сундуков.
– Разговорчики!.. Вон он, назад пошел. За ним!
– И что, опять здесь, у подъезда, топтаться? Может, майору все же позвонить, чтоб наконец смену прислал?
– Да звонил же я с рынка, из автомата. Никто в его кабинете трубку не берет.
