– За что это? – нахмурился Юрий.
– Как «за что»! Ну я же, в отличие от Поли, могла сбежать, а не сбежала. Не пожелала, значит, сберечь себя для нового задания Родины. А всякие такие дела, наподобие дружбы до гробовой доски, – это там не поощрялось, называлось «буржуазными пережитками».
Но, несмотря ни на что, я для себя решила: пускай «пережитки», но случись еще раз такое – я все равно Полю не оставлю. Да и была уверена – она меня в тот раз тоже не оставила бы. И правильно была уверена! Потом нас еще выпускали на задания – и она, Поля, ни разу не бросила меня в трудную минуту. У нее за это потом было целых три выговорешника, хоть она и орденоноска, там на это не обращали внимания…
Юрий смотрел на Полину-Ульяну и в каждый миг видел в ней то одного, то другого человека – то совсем девчушку, то совсем взрослую женщину. Впрочем, тут не было ничего удивительного. Она, несмотря на возраст, действительно оставалась девочкой-подростком, не видевшей в жизни ничего, кроме жестокости и убийств. В то же время глаза у нее были взрослые от пережитых бед, это уж никуда не спрячешь.
Она между тем продолжала:
– …Это случилось года полтора назад, уже после того, как вражину Ежова расстреляли. Нашу спецшколу «невидимок» вдруг спешно перевели из-под Москвы куда-то в Сибирь. И порядки стали совсем другие. Нас держали, как зэков. Лагерь – а теперь это был самый настоящий лагерь – обнесли колючей проволокой, поставили вышки с пулеметами, по ту сторону проволоки – псы-людоеды. И занятия стали проходить уже совсем по-другому. Они стали бессмысленными какими-то: прыгать с высоченной горы (выживали немногие), нырять в прорубь, которую тут же закрывали щитом; потом из-под воды извлекали труп и хоронили где-то за проволокой без всяких почестей. Я вот все-таки сумела как-то задержать дыхание – поэтому и жива. Поля тоже сумела. А человек пять на этом погибли, и никто из начальства о них больше не вспоминал.
Еще некоторых отправляли, как нам говорили, на спецзадания, но никто живым назад не возвращался. Такое и раньше бывало, но тогда хоть к орденам представляли посмертно, а тут – ничего, тишина. Исчез человек – и все, концы в воду.
Тут-то и слухи между нашими поползли: нас всех уже списали. Начались побеги. Мы все-таки не простые зэки были, таких попробуй-ка поймай…
Да живыми и не ловили. Иногда целая рота автоматчиков выходила прочесывать тайгу, потом приносили трупы, закапывали в безымянной могиле. А если кого приводили живым – его тогда Ингусу отдавали, псу Недопашного. Он, Недопашный, тогда еще капитан госбезопасности, у нас нач. режима был. Хоть нас и учили голыми руками обученных псов убивать, но этот Ингус, видно, был натаскан не хуже – никто от него живым не уходил…
Но только они все равно забыли, с кем имеют дело. С «невидимками»! Нас к этому времени в живых только двое осталось – Поля и я. Однажды ночью я пробралась в кабинет начальника (им тогда Палисадников был, этот чертов альбинос; тогда еще ходил в черных очках). Сейф открыть для меня, как понимаете, не проблема…
Открыла – а там папочки с нашими личными делами. Некоторые папки сверху перечеркнуты красным карандашом и внизу приписано: мол, тогда-то ликвидирован, и номер приказа за подписью самого наркома Берия, в соответствии с которым произведена ликвидация. Номер везде один и тот же. Стало быть, нас всех одним приказом уже и списали, теперь просто каждому из нас оставалось только дожидаться своей очереди.
А наши с Полей папки еще не перечеркнуты, но дата ликвидации в соответствии с этим приказом уже стоит. Оказалось, нас должны – завтра…
Значит, надо было бежать, будет хоть какой-то шанс, иначе точно уж смерть.
Но то-то и беда, что бежать вдвоем не могли. Нас накануне заставили босыми сделать десятикилометровую пробежку по двадцатиградусному морозу. Такие пробежки придумал зам. нач. режима лейтенант Коловратов… Сейчас уже майор госбезопасности… То есть – был майором до вчерашнего дня, а теперь покойник, как ему и положено, – при этих словах девушка опять улыбнулась.
– Ты его? – спросила Катя.
– Я или Поля, – она пожала плечами, – какая теперь разница?
Юрий спросил:
– Так Поля, что, тоже сейчас жива?
Девушка помотала головой:
– Нет… У меня как-то обошлось, а вот Поля ноги отморозила, гангрена у нее уже начиналась, горела вся. Вот она мне и говорит: беги, Улька, одна, обо мне не думай. Ты, если живая останешься, за меня отомстишь. Если, как говорят попы, есть жизнь на небеси, мне там, если ты отомстишь, легче будет.
Вправду бежать не могла. Была уже не жилец. К утру и отошла…
Но я так для себя решила: это не Полина умерла, а Ульяна. А Полина живой остаться обязана, она сама отомстит. И за себя, и за Ульяну…
Ну а утром… Сама даже не понимаю, как мне удалось… Четырех охранников голыми руками прикончила, двух псов задушила, сейчас думаю – может, это Полина мне с небес помогала, потому у меня и получилось. В общем, уйти-то ушла! Ну а дальше как быть?
Сперва прибилась к нищим, думала, так зиму и перекантуюсь как-нибудь.
Но у них тоже свои законы, немногим лучше лагерных. Несколько раз крепко подраться пришлось, так вот и выдала сдуру свое умение.
А у них, у нищих, вы же знаете, свои царьки-начальники. Вот меня к ним и переправили, как такую умелую. Они из меня свою телохранительницу решили сделать.
Что ж, это была бы работенка как раз для меня.
