– Время и место. Говорите.
– Сегодня, вечером, в девять, – Павлов запнулся, секунду раздумывая, – в доме два на Яблоневой улице, где остановились ваши подруги.
– Квартира пятьдесят девять. Скажете 'к Коткину'. Прощайте, – Тина шагнула прочь из беседки, но была остановлена Виктором, крепко ухватившим ее за руку.
– Тина, простите, я не сдержался, – виновато сказал он, пытаясь загладить грубость. – Сказывается напряжение нескольких дней, на самом деле я так не думаю.
– Наплевать, прощайте… – Тина выдернула свою руку из его пальцев и фыркнула, – …Павлов.
Роман Израилевич просматривал бумаги, открыв дорогую кожаную папку, молнию которой украшал маленький брелок с шестиконечной звездой. Тина приоткрыла дверь и заглянула в кабинет. Давид и девушка-секретарь стояли во фронт у стола Бернса, в кресле для гостей расположился герр Миллер, консультант Романа Израилевича.
Герр Миллер был самым высокооплачиваемым сотрудником в империи Бернса, который очень ценил его опыт и креативные идеи. Бернс поднял голову, чтобы посмотреть на наглеца, заглядывающего в святая святых, но, вместо привычного 'пшел вон!', тотчас же отложил в сторону папку и голосом, не предвещавшим ничего хорошего, произнес:
– Ты где была?
– По магазинам ходила, – и тут же уточнила, для любящего подробности Бернса. – В 'Ангельский' ездила.
– Почему не доложила куда отправляешься? – спросил Бернс, подозрительно оглядывая Тину.
– Я что, под домашним арестом? – начала заводиться та.
– Ладно, ладно, – пошел на попятную Роман Израилевич, – вот была бы в короткой юбке, ни за что бы не поверил, что за покупками ездила.
– А мне все равно, верите вы мне или нет…
– Что купила? – поинтересовался Бернс вложением своих денег.
– Не бойтесь, вас не разорила. Может, отпустите служащих? – пожалела Тина вытянувшихся в струнку референта и секретаря.
– Сердобольная какая. Не все им по курилкам шастать, пусть немного поработают.
Бернс вяло махнул кистью, идите мол, и Давид с молоденькой секретаршей шустро покинули кабинет диктатора. Герр Миллер поднял длинное сухопарое тело из кресла, но Бернс удержал его:
– Отто, останьтесь.
Роман Израилевич подошел к своему знаменитому старинному резному шкафу, открыл бар и прихватил за горлышко бутылку коньяка, напоминающую ограненный драгоценный камень. Плеснул на три пальца янтарной жидкости в широкие бокалы и, повернувшись к немцу, сказал:
– Не каждый день наша красавица навещает меня в моем логове. А я скучаю по ней, видит бог.
– О, Тина есть непревзойденни звезда! – поддакнул немец, принимая бокал из рук Бернса.
– Э, э, хорош глазки строить, морда фашистская, – 'изящно' пошутил Роман Израилевич, на что герр Миллер неожиданно хрюкнул и затрясся мелким смехом.
Роман Израилевич протянул бокал и Тине, она взяла, бросила спортивную сумку на массивный стол Бернса и оперлась на него стройным бедром.
– Скажи-ка, брат Отто, есть ли на свете, что-нибудь прекраснее женщины?
Герр Миллер отрицательно покачал головой, опустив длинный нос в бокал с эксклюзивным напитком, вдыхая изысканный аромат.
– То-то же, – наставительно проговорил Бернс, – а особенно хороши, наши, северные красавицы.
– Ваши красавицы, Роман Израилевич, в Израиле… – не удержалась Тина.
– Э нет, – хитро прищурив глаз, возразил продюсер, – я, Тиночка, русский, как говорят у вас 'до мозга костей'.
– Как говорьят? – переспросил, задумавшийся было герр Миллер, но возвращенный в реальность словами Бернса.
– Ах, Отто, вам не понять русского человека, – печально, будто жалея несчастного немца, сказал Бернс.
Герр Миллер, поняв, что ему не предоставят разъяснений, окончательно отстранился от непонятной беседы.
– Ну, чем себя побаловала? Покажи, – неожиданно потребовал Бернс, обратясь к Тине.
Тина на секунду замялась. Не дождавшись ответа, Бернс двумя пальцами расстегнул молнию Тинкиной сумки и с интересом заглянул внутрь. Вывалил содержимое на поверхность стола, чем вспугнул медитирующего герра Миллера. Немец быстро смекнул, что сейчас разразиться 'семейная' сцена и поспешил откланяться. На сей раз, Бернс не задерживал его.
– И где покупки? – нетерпеливо, с оттенком наступающей грозы, спросил Роман Израилевич. Тина снова промолчала.
Бернс перебирал Тинкины вещицы, надеясь на нечаянный компромат. Не найдя ничего подозрительного, он схватился за блестящий красно-серебрянный корпус мобильного телефона. Откинув крышку телефона, он просмотрел все звонки сделанные в последние часы. Сердито вскинул глаза на равнодушно потягивающую коньяк Тину.
– Издеваешься? – устало сев в кресло произнес продюсер.
– Сами над собой издеваетесь, Роман Израилевич. Ну к чему такие сцены! Неужели я не могу вернуться из магазина без покупок? А вдруг мне ничего не приглянулось?
– Врешь, – не отступался Бернс.
– Позвал меня к себе, коньяком угостил и на тебе, устроил скандал, напугал герра Миллера…
– Да что ему будет, фашисту… – уже спокойно сказал Бернс.
– Теряете лицо перед консультантом, – сказала Тина и поставила пустой бокал на поверхность стола.
– Да черт с ним, – отмахнулся Бернс, – иди сюда, золотко, поцелуй своего Романа.
Тина, решив не обострять отношений, покорно придвинулась к плотной фигуре продюсера. Обхватив затылок, Бернс притянул ее к себе. Жадно впился в губы, размазывая помаду на Тинкином лице. Оторвался, наконец, удовлетворенно крякнув.
– Ну, иди, иди, мне работать еще… – Бернс подтолкнул Тину к двери. Девушка без лишних уговоров покинула кабинет.
Бернс набрал номер на телефонном аппарате, дождался ответа и уважительно произнес в трубку:
– Здравствуй, Арташез, доброго здоровья и долгих лет…
Монолог на той стороне продолжался три минуты, Бернс улыбался, водя подарочной ручкой с золотым пером по маленькому листочку, выпавшему из Тинкиной сумки.
– Нет, ничего серьезного, – ответил он на вопрос собеседника. – Да, как обычно.
Просьба у меня к тебе, дорогой…
Трубка пробасила очередную любезность.
– Пришли мне парнишку толкового, дельце здесь одно намечается.
Трубка пообещала исполнить просьбу, отчего полноватое лицо Бернса расплылось улыбкою.
– Спасибо, дорогой, очень рад был тебя слышать… И тебе доброго здоровья.
Глава двенадцатая
'Правильно она назвала меня психом, надо быть действительно сумасшедшим, что бы поссориться при первом знакомстве', думал Павлов, направляясь в свой гостиничный номер. Встреча с беглянками прошла не в теплой дружественной обстановке, девушки приняли его настороженно, и как считал сам Павлов, этим он был обязан Тине.
