начнется драка, что пострадает Давид… и… Георгий.
– Вот они, вот… – радостно вскрикнула она, указывая на франтовские штиблеты, стоящие в углу, за письменным столом.
Георгий обулся. Приобретая прежний, хоть и помятый вид, он возвратил себе и прежнюю уверенность и надменность. Принц, куда уж…
Давид взял вздохнувшую с облегчением Тину за руку и крепко сжав ее, насмешливо бросил Георгию:
– Давайте прощаться.
Бывший узник резко схватил другую ее руку, и, потянув на себя, заявил:
– Прощай, Давид, спасибо за освобождение, девчонка поедет со мной!
Давид оторопел, затем хмыкнул, рассмеялся и, глядя в глаза соперника, произнес:
– Она, знаешь ли, моя невеста. А ты кто такой? Трахнул ее? Будет о чем вспомнить.
Чего беспокоишься? А, верно, башку я ей оторву, как лягуху порву, что захочу, то с ней и сделаю, моя это баба.
Сердце Тинкино похолодело, услышав такие слова, как хорошо, что она ничейная невеста, а то…
– Я тебя, Давид, понимаю, – произнес принц, крепче сжимая Тинкину руку, – нелегко пережить измену, простить и того труднее, но как у вас говорят, не парься, теперь она моя.
Неужели?! Так просто? Нужен был Давид, в качестве катализатора, и задумка принимает реальные очертания! О, не сорвись, не сорвись тонкая игра, столько сил положено!
– Ха, – отозвался Давид на пламенную речь Георгия, не отпуская девичьей руки, – ты не знаешь Тинку, не поведется она на твои посулы. Меня она знает, во мне уверена, а ты… только с дачи съедешь, и тут же забудешь, что обещал! Да?
Тиночка, что стоишь как немая, ответь, не молчи.
Тина стояла между ними и смятенно думала, что же сказать, кому отдать предпочтение, чтобы не ошибиться.
– Вот видишь, – победоносно заявил Георгий, – не хочет она с тобой.
Давид насупился и больно дернул Тинку к себе.
– Рано празднуешь, тебе она тоже ничего не ответила, да и папаша твой не одобрит, так зачем злить родителя неподобающими связями. И так уж за твое приключение на даче по головке не погладит, сразу в Лондон и отправит, от греха. Так что, Тинка, выбирай, или свадьба со мной или так и останешься 'айвазяновой подстилкой'.
'А мне все равно, – хотелось крикнуть ей, – всю свою жизнь я пробыла чьей-то подстилкой!' Но эмоции, на миг захлестнувшие ее, откатились, словно волны, разбившиеся о скалы. Ее молчания первым не выдержал Георгий.
– Тиночек, не верь ему, я независим от отца, женюсь, если захочу.
Тина нервно повела плечами, на что оба героя еще сильнее сжали ее ладони.
– Но он еще не хочет, – рассмеялся Давид, – я б на твоем месте крепко подумал, Тина.
Георгий по-мальчишески скорчил гримасу. На что Давид покачал головой и заметил:
– Да, да, если женится, обрати внимание на 'если'.
Давида несло. Он отговаривал Тину от опрометчивого брака, словно это было ее заветным желанием.
– Слушай, ты! – вскипел Георгий. – Тебя здесь вообще никто не спрашивает, мы разберемся сами!
– А чего разбираться-то, и паспорт имеется и даже фрак, если женишься сейчас, так и быть, уступлю тебе Тинку, – еще посмеиваясь, предложил Давид. – А давай на спор, что не женишься? А? Тин, ты как думаешь, женится он или нет?
Тина резко выдохнула и решительно сказала:
– Люблю я его, Давид… но если он жениться не собирается, то я согласна за тебя.
Давид улыбнулся и насмешливо посмотрел на Георгия.
– Что и требовалось доказать.
Георгий отпустил Тинкину руку, и вплотную подошел к сопернику.
– А ты чего радуешься? Она меня любит. Ты слышал.
Тине надоела эта бесконечная перебранка и собственная нерешимость, и она заявила:
– Все, баста! Я в ЗАГС. Кто со мной?
– Тиночек, а свадьба, платье, гости? – спросил Георгий с надеждой на отсрочку. – Мне для тебя никаких денег не жалко!
– Папашиных… – ввернул Давид, заработав еще один гневный взгляд принца.
– Не хочу я ничего, – буркнула Тина, – платье белое мне еще осталось напялить!
– Ну, раз ты не хочешь… – произнес бывший пленник. – Поедем так.
– Правда? – она не сразу поверила. – Ты не передумаешь?
– Нет, не передумаю, – твердо заявил Георгий.
– О, Гоги, как я люблю тебя! – Тинка обхватила его шею, звонко чмокнув в щеку.
Давид посмотрел на эту умилительную картину, о чем-то сосредоточенно задумался.
– Я еду с вами, – решительно заявил он новоявленным жениху и невесте, – буду свидетелем, заодно присмотрю за ходом бракосочетания, денег у женишка с собой нет, так и быть я заплачу, лишь бы пристроить свою бывшую.
Георгий рванулся к Давиду, но висящая на его шее Тина помешала, крикнув:
– Георгий не надо, он просто ревнует!
– Да, ревную, – согласился Давид, – и беспокоюсь за Тину.
– Ты и в брачную ночь будешь у нас со свечкой стоять? – вопросительно вскинул брови принц.
– Не… Мне достаточно увидеть твою подпись в книге регистрации, и убедиться, что в случае развода, ты ее не обидишь. Я же юрист.
– Оно и видно, – заявил знакомый со множеством лондонских адвокатов Георгий.
– Ладно, не будем расстраивать невесту, – примирительно сказал референт. – Тина ты готова?
– Готова. Документы у меня.
– Ну, что ж с Богом! Побуду еще и вашим извозчиком, не забудьте меня в ваших молитвах.
– Я тебя точно не забуду, – пообещал новобрачный.
Глава двадцать седьмая
Сидя в одиночестве в темной спальне, она думала, где совершила ошибку? В дачном домике Дряблова, когда выбрала вместо прохладной кисти Давида жаркую ладонь Георгия… В ЗАГСе, когда подписывала документ и наблюдала, как Давид платил администратору за составленное впопыхах брачное свидетельство? Или же когда Георгий силой усадил ее в первое попавшееся такси, заявив, что они едут к нему и никаких доводов откладывать знакомство с его отцом, он не принимает? В такси он потребовал у нее номер телефона ее матери, назвав ее, непривычным для Тинкиного уха, словом 'теща'.
Да… подарочек для ее новоиспеченного свекра они приготовили отличный. С разбитыми лицами, он в помятом фраке, она – в затрапезных джинсах, молодожены совсем не были похожи на таковых. Айвазян- старший принимал их в гостиной, на втором этаже, в той самой, где принц тискал свою Золушку, и откуда они сбежали, потеряв не туфельку, а собственную свободу.
Старик был похож на горного орла, восседающего на араратском склоне, оглядывающего долину, принадлежащую только ему. Бархатный, стального цвета домашний пиджак, сигара, благородная седина, только выражение его лица портило всю картину. Гневно-брезгливое, но больше все-таки брезгливое.
– Зачем ты привел ее с собой?
– Отец, выслушай меня… – начал Георгий.
– Гоги, ты мой сын, тебе многое прощается, – оборвал его Айвазян-старший, – но я не буду слушать до
