равно! – Он строго свел брови и поднял палец. – Так… теперь нож. «Полевка» тебе пока не положена… да и мне тоже. Мы не витязи. Пока. Держи вот это. Это финка, «Смерш-4», хорошая штука. Вот часы. – Часы были металлические, на кожаном, прочном даже на вид ремешке, с несколькими дисками, серьезные такие… – А это вот лазермана.
– Чего? – Славка, рассматривавший часы, вздрогнул и удивленно посмотрел на какую-то непонятную вороненую коробочку.
– Того. Там много чего интересного, потом разберешься.
– Рация, что ли? – Славке было интересно.
– Балда, зачем тебе рация? – фыркнул кадет. – Радиосвязь почти не пашет! Инструмент это такой для разных мелких работ, карманная мастерская почти… Я говорю, потом разберешься сам… Да! Финка неточеная, учти. Заточишь и доведешь сам, спросишь – как, научат. До тестовой готовности – чтобы резала на весу лист бумаги… – Славка не удержался, осторожно вынул из коричневых узких ножен утопленный в них почти на всю рукоять простенький нож с не очень длинным прямым лезвием – без пилы, вырезов, изгибов. Скучный какой-то. Кадет не мешал, глядел чуть насмешливо. Потом выложил на прилавок какой-то жилет. – Вот «лифчик»…
– Какой… лифчик?! – Мальчишка аж дернулся и от неожиданности вогнал финку обратно.
Глаза кадета стали изумленными:
– Ой, еп… перный сарай. Ты где рос? Ну… жилет. Жилет для разного снаряжения. Его лифчиком называют.
– Дебильное название… – проворчал Славка, успокаиваясь.
– Гм… – Кадет задумался. – Ну… Может, и так. Ну, разгрузка. Эржэ. Как хочешь. Короче, вот. «Пионер». Старая, но простая и надежная. Тут ремни, потом по тебе подгоним. Его можно как угодно носить, хоть на голое тело, хоть на бушлат с подстежкой, только размеры ремней меняй… Смотри-смотри, что ты взглядом разрешения просишь? Это твое теперь все… И запомни. Вот тут у тебя всегда все должно быть по списку. Восемь магазинов снаряженных вот в этих карманах, девятый и десятый – на автомате бутербродом… потом увидишь! Вот тут – три гранаты, какие есть, пока держи вот эти, «РГД-5», но – без запалов, запалы ввинчиваются только по команде или перед рейдом. Вот запалы, их – сюда… За баловство с запалами – прилюдная порка, запомни. Вот тут – перевязочный пакет. Вот в эти петли вставляется ремень. Вот в этих карманах можно носить всякое-разное, что нужно или что прикажут…
– А тут вот тоже карман… тут что-то… пластинка какая-то… – Славка, скривясь от напряжения, пошарил пальцами в узкой щели.
– Это кевларовый пакет, – пояснил кадет. – Он – как бронежилет маленький, грудь защищает, солнечное сплетение и низ живота. Настоящих бронежилетов мы почти не носим… А вот патроны. Вот эти пачки – автоматные, вот эта – к пистолету. Не будь дураком и не застрелись случайно…
А Славка вспомнил, как ночью его утешал тот мужчина, Северин, и каким безразличным он стал утром. Может быть так, что и этот парень уже завтра будет смотреть на него, Славку, как на пустое место. Даже наверняка – так и будет завтра. Поэтому надо, наверное, пользоваться моментом… У Леся спрашивать это было почему-то стыдно.
– А это трудно, быть, ну, этим… «букашкой»? – решился Славка.
Глаза кадета стали удивленными. Он потер губу пальцем и пояснил:
– Очень трудно. Но ты понимаешь, сейчас жизнь и вообще нелегкая. И кадетом быть трудно, и простым гражданином… а витязем – трудней всего… – Он внимательно посмотрел на Славку и неожиданно мягко продолжал: – Ты вот что. Послушай. Я вижу, что ты – как там раньше говорили? – ботан. – Славка даже писком не возразил, только опустил голову. – Но это не диагноз и не приговор, понял? Ботан – это тут. – Он ткнул Славку в лоб, несильно, но точно. – А все, что тут, можно менять. И нужно менять, если это мешает нормально жить. Во-первых, помни – тебе уже говорили наверняка, – что ты в любой момент можешь из «букашек» уйти. – Славка помотал головой – молча, решительно-отрицательно. – Да ты не спеши, ты пока не знаешь ничего… Во-вторых, еще вот что. Выбрось из головы все, чему тебя мама учила насчет взаимоотношений между людьми.
– Я… – Славка ощетинился, он сам от себя не ожидал такого. Сжал кулаки и подался вперед: – Не смей про маму!
– Ты слушай, – покачал головой кадет. – Я ее не ругал, твою маму. И не предлагал ее тебе разлюбить или забыть. Просто… просто я же все вижу. И еще на меня посмотри. Если бы я попытался жить так, как меня учила мама, – ну, что драка не метод, что с каждым можно договориться, что примерные мальчики не решают проблемы кулаками, – ни меня, ни мамы моей сейчас не было бы в живых.
– А… она у тебя жива? – прошептал Славка.
– Жива. В поселке живет. И жива она потому, что я – со страху, честно скажу, – разом нарушил все ее заповеди, установки и принципы. Раньше на секунду, чем нас схватили. И я поэтому жив. И она жива. И еще несколько человек тоже живы поэтому, хотя напрямую это и не связано. Понял?
Славка слушал внимательно. И вдруг вспомнил подвал, сопение… того существа и свои слезы и крики. А ведь – ему врезалось в память – там рядом была стойка с топорами. Он их хорошо помнил – на оранжевых пластиковых рукоятях, с черными, в масле, полотнами. Если бы он вырвался, взял и ударил… даже не ударил, просто схватил бы, пригрозил… ведь он мог сделать это! Мог!!! Но он только кричал, просил и плакал. Потому что мама… мама на самом деле всегда говорила, что драться, тем более со взрослым, – нельзя. Что всегда можно… ну, вот как этот парень сказал. А если какие-то неприятности и оскорбления – можно и потерпеть.
Вот он и терпел. И боль, и еще хуже – унижение, к которому не получалось привыкнуть. И теперь он, Славка, будет жить всю жизнь с памятью о тех жутких долгих месяцах в подвале. И о своей покорности, замешенной на цепенящем, обессиливающем ужасе. Хотя тот гад не был
