– Борь, я не могу, – качает головой женщина. – Ты же сам повесил эту табличку.
Борька резко оборачивается. На двери его комнаты – висит табличка «Без разрешения не входить», на ней изображен ухмыляющийся череп с перекрещенными костями.
– Мама… мамочка… – шепчет Борька. Он почему-то не может сойти с места, хотя до матери – всего пять шагов, их можно преодолеть в два прыжка. Всего два прыжка! – Мам, иди сюда…
– Я не могу, – снова печальное покачиванье головой. – Помнишь, какой был скандал у школьного психолога? Тебе было нужно, чтобы тебя уважали. Я подписала бумаги. Я не могу туда войти.
– Я сниму ее! – отчаянно кричит Борька. Бросается к двери, срывая ногти, пытается снова и снова содрать табличку с ухмыляющимся черепом (он очень гордился, что у него на двери такой прикольный рисунок…). – Мама! – оглядывается через плечо. – Мам, не уходи! Подожди! Я ее сниму! Ну же, гадина!!! – Он бьет кулаком, но табличка словно бы вросла в дверь. И череп ухмыляется приглашающе-весело. – Мамочка, родненькая, прости! – истошно кричит мальчик и снова оборачивается, чтобы не прыгнуть, а проползти эти пять шагов на коленях…
Поздно. В коридоре нет матери. Борька холодеет, узнавая этих людей. Только сейчас вместо лиц у них – просто черные ямы.
– Нам разрешение не нужно, – хихикает первая безликая фигура. И протягивает руки.
– А-а-а!!!
Борька сел на постели, дико озираясь кругом. Никто в спальнике – хотя сначала вздрогнули все – по традиции не смотрел на него, только Славка, который занимался ножом, одновременно заглядывая в лежащий на тумбочке конспект по кризисной экономике малых групп, спросил тихо:
– Сон, что ли?
– Задремал, – заставляя губы не плясать, ответил Борька и потер лицо ладонями. Славка больше ничего не спросил. – Отбой сейчас, да? – Борька глянул на часы над входом.
– Скоро… Да завтра все равно выходной. – Аристов потянулся. Он поразительно быстро влился в коллектив – прошло всего два месяца с того момента, как Борька его подколол – ушастого, с перепуганными глазами, робко стоящего около кровати. Сейчас Славка новеньким ну ничуть не выглядел, да и не был.
красивый, хотя и не очень умелый мальчишеский голос разносился по казарме кадетов.
– Прекрати орать! – Славка кинул в направлении голоса скрученным ремнем. Голос оборвался.
Борька, устроившийся на соседнем табурете, поднял глаза и удивленно спросил:
– Ты чего? Хорошо же поет.
– Мне пох, – угрюмо буркнул Аристов, доводя на растянутом между кроватью и кулаком ремне лезвие финки.
– И песня хорошая, – вздохнул Борька. – Мульт такой был. «Бременские музыканты». Помнишь?
– Ничего я не помню, и ты не помнишь, – отрезал Славка, любуясь заточкой. – Выдумки все это. Приснилось. Понял?
– Да понял, понял, – отмахнулся Борька. – С тобой свяжись… Бешеный.
Славка спокойно посмотрел на друга.
– Я знаю, – сказал он обыденно. Через плечо громко сказал: – Мить, извини.
– Нервы, – усмехнулся Игорь, лежавший на своей койке. Митька Баруздин опять начал напевать про солнце, присоединив к голосу еще и гитару. – По дейчу завтра поможешь?
– Помогу. – Славка облизнул изнутри все еще припухшую губу. – Как можно таким тупым быть? Я два языка знаю, ты один выучить не можешь!
– Я маленький еще, – хныкнул Игорь.
Борька захихикал, закидывая руки за голову.
От дверей донеслось:
– Эй, хватит, Лесь сейчас сказал, чтобы приводили себя в порядок и ложились! А то он не посмотрит, что сегодня учения были, а завтра выходной, – устроит построение по всей форме!
В спальнике зашуршало и тихо загудело. Славка заторопился – ему хотелось в душ…
…Когда Аристов вышел из душа, тихонько насвистывая, вытирая короткие волосы и раздумывая, не побриться ли снова налысо, то первое, что он увидел: трое ребят (двое вышли раньше его, а Денис Марьянов, как всегда, наоборот – затормозил и еще не ходил в душ) стоят под часами и смотрят, как Лесь, встав на табуретку, прикрепляет на доску восьмую фотографию. Рядом на втором табурете сидит, держа на коленях автомат, Генка Холин. У его ног лежит снаряжение.
Кто-то весело толкнул Славку в спину, сказал:
– Ну чего ты… – и отчетливо захлебнулся воздухом.
