– А правда, что ль, в грядущем попы не нужны будут? – разыгрывал очередную кукольную сценку заводила. – Так правда! – он же отвечал, манипулируя куклой пожилого человека. – Ни один поп нонешний до того грядущего и не докоптит.
– А грешки-то замаливать кто будет?!
– А и грешков-то не будет! Грешки-то благодетелью назовутся!
– А пастыри-то на что?! Куда глядеть будут?! – делано поразилась фигурка до безобразия пузатого попа.
– А которая шельма ловчее, та и пастырем зваться будет, – пропищал в ответ старикашка.
– Так как же так-то?! Как же слову Божьему не верить?!
– Да на себя погляди-то! – пропищал старик. – Про грехи-то кажешь, да сам пузо отрастил-то! – Толпа изошлась хохотом, глядя, на озадаченного попа.
– Не надобно мне такое грядущее! – затрясся поп.
– Да и ты грядущему без надобности! – задорно заверещал старикашка. И, хоть и не было ничего в том, да задело вдруг это все пришельца. Настолько, что зло под ноги сплюнув и развернувшись, трудовик решительно двинулся прочь.
– Хватит! Сыт по горло!
– А коли кукол игра нелепа, так к нам милости просим! – Кто-то, схватив Булыцкого за рукав, бесцеремонно потащил его в центр хоровода.
– Пусти! Пусти, кому сказано, – попытался вырваться пенсионер, но – тщетно. – Да пусти же ты! – Пожилой человек дернул рукав, и, наконец-то освободившись, вдруг обнаружил, что уже находится в центре буйного хоровода.
– Ох и веселись, честной люд! – проорал заводила-скоморох, снова утягивая пожилого человека в пляс.
– А ну, пусти! – И, работая локтями, тот попытался вырваться прочь, но тут же чья-то рука вцепилась в зипунишко. Рывок, – и с противным треском разошлась материя, окончательно обрываясь на спине треугольным клоком, словно плащ, болтавшимся позади. Пенсионер же, не рассчитав усилия и потеряв равновесие, со всего размаху распластался на плотно утоптанном снегу.
– Поднимайша, поднимаша, – прошепелявил кто-то, подставляя руку, на которую поспешил опереться Николай Сергеевич. – Нешехо на сламные ихры пялится-то. Негоше хрех на седины навлекать-то!
– Спасибо, – буркнул в ответ пенсионер, поднимаясь на ноги.
– Похлятел и латно, – продолжал бурчать неизвестный, отряхивая пострадавшего. – Ступай и латно, – зыркая по сторонам, словно бы опасаясь, что на них сейчас налетит кто-то из бушующей толпы.
– Тебе-то что до меня?! – раздраженно поинтересовался преподаватель, глядя на помогшего ему мужика.
– Ох, и недобр ты, – растянул разбитые губы в безобразной улыбке тот, обнажая десны с кривыми перекошенными зубами, передние ряды которых отсутствовали.
– Что, Никола, – невесть откуда явился Тимоха, – до сраму охоч стал под седины?! – Только тут осенило пенсионера, что тот неизвестный, на ногу которого так неаккуратно наступил он, и был собственно ключник.
– Розог еще захотел, а? – прикрикнул трудовик на парня. – Так я – мигом! – Прости, – тут же забыв про ключника, повернулся он к беззубому.
– Бог простит, – зловеще усмехнулся тот и вдруг, ни с того ни с сего, обняв пенсионера, прикоснулся щекой к щеке.
– Чего творишь?! Что я тебе, баба, что ли?! – взъелся успокоившийся было Булыцкий.
– Людины все блатья, – убрав улыбку свою, прошепелявил тот и тут же растворился в толпе.
– Что за чушь? – вытирая щеку, зло сплюнул учитель. Мгновение поколебавшись, он, в сердцах матерясь, решительно двинулся прочь от этого места. – Поглядел и будет! – Настроение испохаблено было безнадежно, хотя, вроде и инцидент яйца выеденного не стоил.
– Подайте, Христа ради! – вернул его к действительности чей-то противный блеющий голос. Резко остановившись, Николай Сергеевич уперся взглядом в зябко кутавшегося в рванину какую-то нищего. – Хоть бы словом добрым, а все равно поможите! – жалобно скулил он, растирая посиневшие на морозе, ободранные, как после драки руки.
– Держи, старик. – Не задумываясь ни на мгновение, пожилой человек скинул свой зипунишко, и протянул просившему милостыню. Не ожидавший такого нищий принялся рьяно креститься, кланяясь перед Николаем Сергеевичем. – Дай тебе Бог здоровья, мил-человек! Век не забуду! Милостыня на тебя Божья прольется пусть! – рассыпался тот в благодарностях.
– Надевай, давай, – зябко похлопывая себя по плечам, подбодрил преподаватель.
– А ты? – глядя то на подарок, то на благодетеля. – Морозно же!
– Дома согреюсь, надевай! – Бедолага не заставил просить себя дважды, а, накинув зипун и еще раз поклонившись, поднялся и быстро-быстро направился куда-то во дворы. – Во, горемыка, – усмехнулся Николай Сергеевич и, не медля больше ни минуты, побежал домой отогреваться.
Впрочем, далеко убежать ему не удалось. Буквально полсотни шагов пробежал, как услышал позади себя вопли. Сначала единичные бабьи вскрики, в нестройный хор которых через пару секунд вплелись несколько мужских, и уже через пару секунд с площади, откуда только что доносился радостный гвалт, разнеслись горестные крики и стенания.
