– Убили, мама родная!
– Бог душу грешную прибрал!
– Держи душегуба!
– У, черт! – сквозь зубы выругавшись, сплюнул Булыцкий. Остановившись, он потоптался на месте, размышляя; а стоит ли, по обыкновению своему, влезть во все дела, в том числе и в это новое происшествие, или все-таки вернуться домой и не заморачиваться по пустякам. Раздумье не заняло много времени; холод свое дело сделал, да и помнился инцидент с Угримом – и пожилой человек, махнув рукой, побежал к своему дому.
Уже в избе, сидя у печи и отогреваясь горячим травяным отваром, услышал он знакомое сопение в тамбуре, и через мгновение в дом вошел бывший лихой.
– Милован? – поразился пенсионер, после инцидента утреннего не ожидавший скорого визита. – Свататься, что ли, пришел?
– Твой? – не тратя времени на приветствия, тот бросил на стол окровавленный зипун с прорехой на спине.
– Мой, – пенсионер обалдело уставился на товарища. – Где взял? Приволок почто?
– А по то, – опустившись на скамейку, дружинник прислонился спиной к теплой стенке печи, – что сгубили сегодня того, кто в зипуне твоем ходил.
– Чего? – Николай Сергеевич пораженно уставился на товарища.
– Почто зипун твой у нищего был? – деловито поинтересовался дружинник.
– Ну, – смутился в ответ пожилой человек, – я отдал. Все равно порвал. А тому отогреться надо было. Ну я и дал.
– Кому тому?
– Нищий милостыню просил. Ну, вот ему.
– Отдал, – задумчиво почесал бороду гость. – В спину ему нож кто-то всадил. По прорехе твоей аккурат.
– И что?
– А то, что били в спину, лица не видя, – загнул один палец, – то – первое. Ну-ка, ляг. На пол прямо.
– Чего?!
– Ляг, говорю! Как если бы тебе удар тот достался.
– Милован, ты чего?!
– Да ляг, сказано тебе!
Еще толком не понимая зачем, Николай Сергеевич, на всякий случай смахнув пыль, сел на пол.
– Да не так! – раздраженно махнул рукой его товарищ. – Мордой в пол! Как если бы тебя ударили! Хотя и так видать, что рожами хоть бы и малость самую, да похожи с ним вы.
– С кем это?!
– Да с нищим тем!
– И что? – уже представляя, какой ответ получит, на всякий случай спросил преподаватель.
– А то, что зипун ты свой, Никола, на живот сегодня обменял, – почесав бороду, задумчиво отвечал дружинник. Следующие несколько минут сидели в полной тишине, размышляя каждый о своем. – Горазд ты, Никола, до бед на свою голову, – первым тишину эту нарушил Милован. – Вон в Москве всего ничего, да уже не мил кому-то.
– Обознались, может?! – без особой надежды поинтересовался Булыцкий.
– Может, – рассудительно кивнул Милован. – Да верится с трудом. Оно, если бы не Некомат да не Угрим, так, может, и было бы случайно, а так… Ты, Никола, не обессудь, да. Сдается мне, недруг у тебя теперь есть. Да такой, что ухо востро держи! Ох, Никола, – опускаясь на лавку, выдохнул Милован, – чует сердце – беде быть.
– А тебе-то беда какая?
– А такая, что животом я тебе обязан.
– Так и ты меня от смерти уберег. Сочлись уже, чай.
– Ты – меня, я – тебя, – побурчал тот. – Судьбы наши вишь как сплелись, там еще, у Калины. Знать, не так просто. Пути Господни неисповедимы; не обмануть, не обойти. Коли прописано: так быть, так и судьба, видать, сложится.
– Заладили: судьба да судьба… – проворчал в ответ Булыцкий.
– Не веришь в судьбу, так, значит, и в Бога веры нет.
– Я тебе, Милован, так скажу на это: вот я одну историю знавал, а как сюда попал, так и переиначил ее всю. И где та судьба; научи, расскажи?
– Мне тот промысел неведом, – бородач лишь покачал головой в ответ.
– Так чего про судьбу талдычишь тогда? – раздраженно отвечал преподаватель.
– Ты, Никола, ох как не прав, – задумчиво отвечал его собеседник. – Ты все с того сейчас говоришь, что выше Бога мнишь себя; я, мол, и так могу и эдак. Про Москву, вон, поведал, так теперь и возгордился. Про ремесла, да промыслы просветил черноту, так теперь и мыслить начал, что по плечу все,
