– Ну, так заходи! Чего на пороге-то, – вопреки ожиданиям преподавателя, ничуть не разозлился запакованный в кольчугу мужик.
– Пошли, – подтолкнув оторопевшего товарища, бросил дружинник.
– Тот самый, что ли? – смерив взглядом Николая Сергеевича, усмехнулся детина.
– Тот самый, – оскалился в ответ Милован.
– Ох, и крепок! – уважительно кивнул собеседник. – Помнишь, как заломал меня? Там, у дома.
– Нет, – честно признался пожилой человек. – Злой был, – словно извиняясь, продолжал он, – вот и не глядел по сторонам.
– Да сразумел я, – усмехнулся воин. – Рожа, гляжу, красная, глаза выпучены, что у рака, и на меня прет. Ох, как слякался[86], – искренне признался он. – В сшибках такового не бывало! А как по зубам треснул, так и в голове зашумело. Богатырь, – уважительно закончил тот. – Тит меня звать, – добавил он.
– Прости, чего не так ежели.
– Бог простит, – усмехнулся собеседник. – И я прощу, ежели закручивать так научишь, – напоминая как ловко пенсионер завалил стражника, попросил Тит.
– Научу.
– Пойдем. – Детина распахнул дверь, и все трое вошли в дом.
Там, внутри, уже было душно накурено ладаном, а в самом помещении было светло от зажженных повсюду свечей. Хозяин и присутствовавшие ходили молча, стараясь как можно меньше производить шуму, и головой к красному углу лежал убитый, наспех прикрытый рогожкой.
– Ну? – разом встретили вошедшего все присутствовавшие.
– Ульян то, – кивнул в сторону усопшего детина. – С Твери суконник обнищавший. В Московию бежал, да не прижился. Вот и стал нищенствовать. Чистая душа, без греха смертоубийства, – глядя, как облегченно принялись креститься все присутствующие, добавил тот.
– А точно то? – покосившись на пришедших, вопрошал сам дьякон. – Тут ведь ошибиться ну, никак нельзя. Не можно, чтобы на кладбище с душами чистыми вдруг смертоубийца или какой другой грешник оказался, – как показалось Булыцкому, с раздражением даже, посмотрел на визитеров хозяин.
– Он, – толкая вперед мужичка пробасил Тит. – Знавал, говорит, покойного.
– Звать-то как? Кто таков? – недоверчиво щурясь, оскалился священнослужитель.
– Онисимом кличут, – прижав к груди шапку, торопливо поклонился мужичок.
– Так знавал, говорят, Ульяна? – с нажимом вопрошал Феофан.
– Мож, и знавал, – неуверенно пожал плечами пришедший. – Оно бы хоть одним глазком взглянуть, все вернее было бы.
– Ну, так взгляни, – хозяин подошел к лавке и подозвал Онисима. Тот, торопливо перекрестившись, робко двинулся вперед. – Он или нет? – откинув рогожку, поинтересовался служитель.
– Отведи, отец![87] – жалобно заскулил тот, отчаянно закрываясь руками. – Вот насмотрелся ужо на убиенных, что мочи нет.
– Да ты морду-то не вороти! – видя, как мужичок, отвернувшись, еще и лицо руками прикрыл, словно бы боясь усопшего, прикрикнул Феофан. – В доме, чай, дьяконовом! Все одно, что у архангела под крылом.
Аргумент сработал, и гость, убрав от лица руки, боязливо посмотрел на лицо мертвеца.
– Он! – снова спрятав лицо руками, пискнул Онисим.
– Да ты получше погляди-то! – почему-то рассердился хозяин дома. – Чего увидеть успел? Или вспомнишь чего, раз знавал его.
– Пятно у него, – неуверенно тыча себе под правым ухом, и показывая точное место, торопливо продолжил визитер, – с рождения, говаривал.
– Сам откуда знавал его? – удовлетворенный беглым осмотром, поинтересовался служитель.
– Наниматься приходил, – торопливо, словно стараясь как можно скорее прекратить эту неприятную для себя процедуру, отвечал суконщик. – А у меня у самого ртов – во! А после Тохтамышевого похода и не осталось ничего; слава Богу, что животы уберегли. Помогал, чем мог; все одно – душа православная, да, вот… – пожал плечами тот.
– Ступай, Онисим, – кивком указал на дверь дьякон.
– Благодарю. – Поспешно поклонившись и перекрестившись, торговец юркнул прочь. За ним тут же последовал и Тит.
– Омовение совершить надобно бы, – статно кивнул Феофан, едва лишь только мужики исчезли. – Вы чего здесь? – видя, что ни Милован, ни Булыцкий не торопятся уходить, сверкнул глазами дьякон.
– Прости, отец, – поклонившись, шагнул вперед Милован, – просить пришли омовения обряд совершить.
– Родственники, что ли? – подозрительно, почти люто взглянул на гостей священнослужитель.
– Зипунишко отдал Ульяну, – сам не зная зачем, шагнул вперед Булыцкий. – Должен остался ему, стало быть.
– Как так вышло-то; и зипун отдал, и должок за тобой остался? – впервые за все время разговора оживился дьякон.
– Ну, – пожал плечами пенсионер, – сдается, что попутали меня с ним из-за зипуна того.
