потом выпивает апельсиновый сок, восполняя таким образом пробелы во внутренней периодической таблице элементов, так же и Иафет сделал то, что приказал ему его организм, вставший перед выбором: либо употребить белок и нарушить нравственные законы, либо умереть от истощения.
Выбор не просто логичен, но — разумен.
Вегетарианство, доставшееся
(опять-таки лишь Смотрителю это известно)…
вот уже несколько тысячелетий держит свою невеликую нишу, которая не уменьшается, но и не растет.
По аналогии с иными понятиями:
Да простят Смотрителя за терминологию остальные меньшинства.
Шум поднялся неслабый.
Все семейство накинулось на Иафета…
(старавшегося быть хладнокровным, надо отдать ему, вообще-то склонному к истерике, должное)…
с бессмысленными криками и конкретно сформулированными обвинениями. «Мясоед» защищался, как мог, тихо и с достоинством гонимого отвечая, что совершил свой поступок обдуманно, что тот принес ему облегчение и что ничья смерть во имя принципов не поможет той великой миссии (именно так!), которая выпала (и не иначе!) на долю Ноя и его семьи. А поэтому каждый должен суметь переступить через себя и присоединиться к трапезе. Немедленно. Ибо, взявши оружие, шумер должен применить его, а не бездарно раздумывать. Это — традиция.
Но толковые и, главное, спокойные аргументы Иафета заводили всех еще больше. Когда дело дошло до предложений насильственного изгнания «безумца» из дома, вмешался доселе молчавший Смотритель:
— Постойте!
Историю нужно было спасать: Иафета могли запросто убить — не прямо, так косвенно: долго ли протянет он один, вне семьи? Ирония в том, что так или иначе, но всем придется отведать мяса и впоследствии поедать его регулярно и помногу, и Иафет, конечно, будет понят и прощен. Но доживет ли он до понимания и прощения?..
— Ты с ним заодно? — Ной со злым интересом смотрел на Хранителя Времени.
— Мы все с ним будем заодно. Скоро. Одни раньше, другие позже. Не горячитесь. Просто поймите и примите содеянное Иафетом, хотя, понимаю, сказать легче, чем совершить поступок.
— Принять? — усмехнулся Ной. — Но как это можно сделать?
— Как я. Иафет, дай-ка попробовать мясо. Ты говорил: это вкусно…
Смотритель принял из его рук плохо прожаренный кусок мяса, откусил немного, пожевал, проглотил.
— Ты прав. Неплохо. Только надо бы посолить.
— Вы оба сошли с ума, — спокойно сказал Ной.
— Ты меня спрашивал. Ной, что я чувствую во Времени. Отвечаю: мы скоро перестанем ужасаться тому, что убиваем и едим животных. Наши тела требуют плоти, и мы ничего не сможем с этим поделать. Таков новый мир. И он — наш.
— Вы оба сошли с ума… — только и повторил Ной.
В ту ночь страсти улеглись.
Еще несколько дней на Гая и Иафета все смотрели как на больных, и даже питались отдельно от них. Тем не менее нормально общаясь в быту.
Потом не выдержал Сим и тайком попробовал жареного мяса — тоже ночью.
Ной уже даже ничего не сказал. Видно, сам был близок к тому же, но пока держался. За Симом «согрешили» женщины: они к тому же нашли способ, как на огне приготовить мясо — мяте, сочнее, вкуснее. Хам и Ной продолжали крепиться, но однажды и Хам, сказав: «Извини, отец», — отведал «запретное». Ему понравилось, и Ной остался в одиночестве.
Так было до тех пор, пока он, как-то раз, подняв нетяжелое бревнышко, просто-напросто не грохнулся в обморок — от истощения. Пришлось подчиниться здравому смыслу. И, громогласно клянясь, что поступает так только ради здоровья и что никогда не будет впредь даже близко подходить к мясу, Ной таки присоединился к рядам «мясоедов». Естественно, что потом он из этих рядов и не выпадал, потому что стало очевидным: хроническое утомление потихоньку сменялось привычной выносливостью.
Смотритель спрашивал себя: нужен ли он здесь? Не пора ли уходить?
И отвечал себе: нет, еще не пора.
Хотя жизнь шумеров развивалась сама по себе, Смотритель оставался рядом — свидетелем.
