никакого внимания – уже привыкли…
Путь этого состава – далеко не первого, и уж точно не последнего – начинался в Караганде. Этот город в Северном Казахстане был последней точкой, где еще сохранялось некое подобие порядка, дальше была зона чернейшего беспредела. В Карагандинской области были многочисленные лагеря беженцев, и там же был крупнейший в СНГ рынок живой силы. Такие рынки были характерны для многих независимых стран бывшего СССР… они были в Кыргызстане, в Узбекистане, в Таджикистане… нищие и безработные люди собирались в определенных парках или на определенных пустырях города, чтобы наняться хоть за сколько-то. К тем, у кого были деньги, на любую работу.[29] Сейчас денег не было ни у кого, чтобы нанимать, люди существовали на гуманитарке и на том, что удавалось вырастить в продуваемой жестокими ветрами казахской степи. Но деньги были у нефтяных компаний – и в своем стремлении сократить операционные расходы и порадовать акционеров отличными цифрами в квартальных рапортах менеджеры нанимали на черные работы не местных жителей, а «черную силу». Их так и звали «черные», работа для них была «черная», и каждый менеджер, скажи ему «вот эта работа – черная, а здесь – белая», отлично понимал, на какую работу кого ставить. Эти люди жили на казарменном положении, в построенных из быстровозводимых материалов бараках, они подсыпали дороги, выполняли примитивные работы по строительству, самых смышленых иногда ставили на святое – на добычу. Если на юге резали людей только из-за их национальности, то здесь национальность «черных» никого не интересовала, у них не было даже имени – только бирка на спецовке с порядковым номером, который любой черный должен был знать наизусть. Кормили их самым примитивным образом, впрочем, для тех, кто голодал в лагере беженцев, пятилетней давности мороженая кенгурятина была настоящим лакомством. Поскольку все в той или иной мере знали русский язык, разговаривали с ними на русском и отвечать они обязаны были только на русском. Их мнение по этому поводу никого не интересовало – кто протестовал, тот лишался всего заработанного и получал лишь билет в обратный путь. Сроки вахты были по шесть и по двенадцать месяцев, соответственно – длинная и короткая вахта. Тот, кто соглашался на длинную, имел право переводить деньги семье раз в квартал. На короткой – деньги выплачивались в самом конце вахты. Наличкой деньги не выплачивались – впрочем, и покупать было особо нечего. Кое-какие продукты и вещи выдавались за усердие в работе бесплатно.
– Становись! Встать! Встать! – охранники обрабатывали тех, кто выбивался из строя дубинками. – Мюллер, этап построен!
Мюллером звали бригадира охранников. Детина быковатого вида, он досиживал очень долгий срок по целому букету тяжких статей, когда страны вдруг не стало, а стало вместо нее то, что и было, когда он уходил на зону. Даже круче.
И он обнаружил, что такие, как он, нужны по-прежнему.
– Так…
Бандит прогуливался вдоль строя, держа в руках привычное помповое ружье.
– Салам алейкум…
Ответного приветствия не было. Бандит коротким, резким движением ударил ребром ботинка одного из стоящих гастарбайтеров по подъему ноги, а когда тот согнулся, добавил коленом в лицо. Гастер рухнул на снег.
– Значит, слушать сюда, чурки! – с нарочитой ленцой в голосе сказал он. – Я Мюллер. По понятиям – козырный фраер, но вас эти понятия не касаются.
Несмотря на то что Мюллер мог обозвать себя и вором, он не сделал этого. Власть воров, власть зоны – одна из тех немногих властей, что еще существовала здесь, в этом мерзлом краю. Но и она уже отступала под натиском фанатиков. Кровавой бойни, которая развернулась на выходе из зон, российский криминальный мир не знал с тех пор, как закончилась послевоенная «сучья война», когда на зону потоком пошли бывшие военные, не признающие прав воров, и бывшие воры, перекрасившиеся в «автоматчиков». Воры медленно отступали под натиском исламского безумия, взращенной на зонах новой поросли джихадистов, но позиции свои пока держали. И получить заточку в спину только из-за того, что короновал себя неположенным рангом, Мюллер не хотел.
– Правило только одно – пахать и не питюкать! Всем ясно? Кто не вышел на работу – не получит жраки, ясно? Кто будет возбухать на бригадира – получит прописку. Кто будет возбухать на меня… – Мюллер помолчал, чтобы было еще страшнее. – …кончим и на скоромогильнике закопаем. Рядом со свиньями. Ферштейн, чурки?!
Гастарбайтеры не отвечали. Мюллер шагнул к одному из них вплотную.
– Ферштейн? Писари фоиша.
Не получив ответа, Мюллер ударил гастарбайтера под дых и, решив, что достаточно, зашагал к своему Патрулю.
– В машину их! Черти…
Дальнейший путь гастарбайтеров был хорошо известен.
Как и во всех республиках Средней Азии, в Югре появился мардикор-базар, нечто среднее между биржей труда и рынком рабов. Он находился на стоянке и в здании кафе «Кавказ», которое держали, естественно, кавказцы. Если раньше тут скапливались дорогие иномарки, то теперь было не продохнуть от вони тяжелых дизелей. Для перевозки гастарбайтеров использовались тяжелые самосвалы с наращенными бортами, в основном китайского производства. Покупать специальные машины и автобусы дорого, сойдет и так. Рынок перевозок кавказцы здесь держали и до того, как все это началось, – просто, как только началось, освоили новый вид бизнеса. Весь рынок гастарбайтеров без исключения держали кавказцы. Когда некоторые люди из Средней
