Все равно несколько сбитый с толку, агент облегченно выдохнул. Перенос увенчался полным и абсолютным успехом. Он извинился и покатил Куртуазу в соседнюю комнату для последнего укола, который останавливает сердце. Зрелище того, как тело, которое ты только что занимал, умирает прямо у тебя на глазах, может нервировать клиента. В каком-нибудь другом веке это назвали бы убийством. В нынешнем говорили проще – «сокращение резервов».
Впрочем, в этом конкретном случае речь шла именно об убийстве.
– Ты должен его остановить, – потребовала Джорджиана.
– Уже слишком поздно.
Она оттолкнула его и кинулась к двери, но упала, не пройдя и двух шагов. Перенос часто ошеломляет, экзистенциально дезориентирует – особенно если он у вас первый… или вас забыли предупредить и подготовить. Бенефиций подхватил ее на руки и отнес обратно на стол.
–
– Затем, что я не хочу видеть, как ты умираешь.
Агент вернулся. Джорджиана разразилась безутешными рыданиями, но было уже действительно слишком поздно: Куртуаза уже направлялась в печь для утилизации отходов.
По просьбе Бенефиция агент дал ей мягкое успокоительное. Люди часто горюют после смерти своего бывшего тела, совершенно нормальная реакция.
Он отвез ее домой, в белую башню, и уложил в супружескую постель; укрыл дрожащее тело одеялом и пообещал, что утром ей будет гораздо лучше. Скоро рассвет.
Он вышел на балкон и сел ждать.
Когда позади скрипнула дверь, он смежил веки. Запах теплых пышек. Ее нежный аромат. Как он там сказал Куртуазе:
– С добрым утром, моя любовь.
Он схватил ее за руки и вскочил. Тень, проскользнувшую по его лицу, она заметила сразу. Один из даров любви – умение читать в глубинах сердца любимого.
– В чем дело, Бенефиций? – пролепетала она.
– Все прекрасно! – отвечал он, глядя в лицо Джорджианиного
– Ерунда, – успокоил он, – не обращай внимания!
И поцеловал еще один последний раз, перед тем как сбросить с балкона.
Через два дня они отбыли на Луну праздновать годовщину брака с теперь уже покойной женой. Для Джорджианы мероприятие, понятное дело, оказалось не из легких. Ей не только пришлось спешно привыкать к новому телу, что само по себе тяжело, но и параллельно притворяться своей бывшей госпожой, оплакивающей безвременное и трагичное самоубийство персиста, которым, по странному совпадению, тоже была она! Бенефиций небезосновательно опасался за ее душевное здоровье. Впрочем, лучшего времени для путешествия не приходилось и желать. Только они вдвоем, ни семьи, ни привычного окружения – идеальная возможность прийти в себя и привыкнуть к новому телу. И к ошеломляющей реальности вечной жизни заодно.
Потолок у них в комнате был стеклянный, и, занимаясь любовью, они смотрели, как в усыпанном звездами небе голубым алмазом плывет Земля. Свободные от навязчивой земной гравитации тела казались странно бесплотными, словно бы кости их стали пустыми и звонкими. Потом она, конечно, плакала, но даже слезы здесь казались легче и катились по идеальным щекам, будто в замедленной съемке.
– Ты меня обманул, – обвиняла она, – ты обещал забрать меня себе, а не запирать в тюрьму!
– Запирать в тюрьму? – Он оторопел. – Да я же освободил тебя, Джорджиана!
– Ты убийца, а я соучастница в твоем преступлении.
– Скорее его мотив, рискну заметить.
Она ударила его по щеке. Пощечина оказалась не тяжелее ее слез.
– Я сделал то, что сделал, – просто сказал он. – У нас не было выбора.
Он поцелуями осушил слезы. На вкус они были совсем не похожи на прежние. Эту мысль он поскорее выкинул прочь. Не ваза, а цветок, напомнил он себе. Он заглянул глубоко в ее светоносные зеленые глаза цвета мокрой травы в садах Омнинома и – вопреки себе – увидал в них незнакомку.
– Если оно тебе не нравится, ты всегда можешь выбрать другое, – примирительно сказал он.
– Другое что?
– Тело, конечно. Я не возражаю. Я не тело люблю, а тебя, Джорджиана. Если хочешь, можешь даже обратно перенестись.
– Обратно?
– Им понадобится всего лишь биологический образец твоего прошлого тела. Волоска с расчески вполне хватит. Они вырастят тебе такое же новое!
