сообщение ей: вечером забронирован столик на Крыше, куда она подевалась? Ответа не пришло. Он раскидал еще несколько сообщений по ящикам родственников: «
«
Он выключил голос, швырнул бесполезные останки ее воспоминаний на пол и опрометью кинулся из комнаты, к лифту, на посадочную платформу, в корабль на воздушной подушке, над стремительно темнеющим пейзажем, над жалкими земными заботами… Одна-единственная мысль билась у него в мозгу: «
Он не знал, где она, но знал, куда надо ему.
Он выпрыгнул из корабля прямо в мокрую траву Омниномова сада и двинулся меж кивающими головками тысяч цветов к старой хижине, где уже собралась толпа, включая журналистов и Капитанов. Мать Куртуазы и Верифика, ее любимая сестра, тоже были там. Увидав Бенефиция, они растолкали людей, освобождая ему дорогу к двери, опасно болтавшейся на одной петле. Он вошел, уже зная, что увидит внутри.
Он упал на колени рядом с телом и, позабыв обо всем, закричал:
– Джорджиана! Джорджиана, не покидай меня!
Кругом воцарилась тишина. Свидетели само-убийства, которых она сама собрала, чтобы подтвердить статус сивиллы, чтобы ее мастер-файл был навек уничтожен, – все разом смолкли.
– Он назвал ее Джорджианой! – прошептал голос.
– Он помешался от горя, бедняга, – ответил ему другой.
– Совсем как она, – прошептал третий. – Вы слыхали? Куртуаза оставила записку: она больше не могла жить без своей дорогой Джорджианы.
– Я же спас тебя, – стонал Бенефиций, – я подарил тебе вечную жизнь! Не уходи, Джорджиана, не уходи!
Но было уже поздно. Она ушла. На самом деле – уже много лет назад. В тот самый миг, когда Бенефиций украл ее смертную жизнь, истинная любовь покинула его.
Куртуаза как-то сказала ему, что у времени больше нет ни смысла, ни власти. Он молился, чтобы она ошиблась. Чтобы с течением времени боль утихла. Чтобы воспоминания о Джорджиане подернулись благородной паутиной, сладкие, горькие, превратились в бесконечно малую точку на прямой его бесконечной жизни – жизни, простирающейся от восхода до заката Вселенной, теряющейся за горизонтом эпох, слишком далеко, чтобы разглядеть. Прошло несколько тысяч лет. Он снова женился – несколько раз, породил сотню или больше детей, стал членом Комитета по надзору за поведением, где воссел одесную отца Куртуазы. Смерть Джорджианы привязала его к Семье, как не сумел бы никакой ребенок.
Потом минул миллион лет. И еще. И еще. Затем миллиард и еще один сверх того. Солнце распухло в небесах и налилось яростно-алым. Стало жарко. Океаны начали испаряться. Зонды тем временем нашли другую планету в дальней галактике, почти такую же, как Земля, но гораздо моложе, – новый дом, который благополучно протянет еще шесть-семь миллиардов лет. Перевалочный пункт на одной из Сатурновых лун уже был готов – последний приют перед прыжком в беспредельный космос.
Усевшись в свое кресло на пароме, следующем на Титан, рядом с новой женой – они всего шестьсот лет как поженились – Бенефиций бросил в окно последний взгляд на Землю. Адский пейзаж – безжизненный, тонущий в багровом сиянии: ни листка, ни цветка, ни упрямой травинки (трава умерла последней). Он сжал идеальную руку жены, закрыл идеальные глаза и пролистал ментбокс, пока не нашел сообщение, которое хранил, кажется, с самой зари времен. Времен, когда мир был зелен и юн, и цветы распускались в озаренных летом садах, и вечная жизнь еще не запятнала лик его смертной возлюбленной.
«
За эти тысячелетия он уже и не помнил, сколько раз собирался его удалить. Бенефиций не так боялся слов – он примерно их представлял, – как звука ее голоса. Он не знал, сумеет ли вынести его еще раз. Сообщение, однако, хранил – потому что больше ничего от нее не осталось. Семь миллиардов миллиардов миллиардов ее атомов давно рассеялись по просторам умирающей планеты.
Было как-то…
