Томский.
– Власиха!
– Одинцово десять!
– Власиха, Власиха! – покачал головой Кальман. – Они, Томский, видишь ли, решили вернуть поселку прежнее название. Ну, чтоб подчеркнуть его принадлежность к авиации. Придурки… Какая авиация, Рудольф? Окстись! На небо посмотри. Нет там самолетов. Только гарпии и птеродактили.
– Врешь, клоунская морда! Сам посмотри! – с пафосом воскликнул верзила, воздевая руки к небу. – Нет там ни гарпий, ни птеродактилей! Мы молились. Поклонялись. И вот… Нас услышали и изгнали мутантов!
Теперь покачал головой Анатолий.
– Братцы мои. Все мутанты сейчас в Жуковке. Боюсь вас разочаровать, но никто их отсюда не изгонял. Дело совсем в другом. Долго рассказывать…
– Вот видишь, Рудольф, что умные люди говорят, – развел руками бывший клоун. – Хоть лоб себе разбейте, поклоняясь своему вентилятору, – ничего не измените.
– Заткнись. Ну, Томский, раз нам нечего делить, прошу в гости. Живем, как видишь, мы скромно, но миска грибного супа у нас для тебя найдется.
– У них не только суп, а и кое-что покрепче имеется, – наябедничал Кальман. – Самогонный аппарат без остановки дымит. Когда не молятся, то бухают! Когда бухают, то не молятся!
– Да хватит тебе, Кальман, – вздохнул Толик. – А то я начну думать, что цепь на ноги ты получил заслуженно.
– Молчу-молчу!
Томский опустил автомат, а Рудольф, подняв свой топор, жестом пригласил гостя присоединиться к честно?й компании.
Анатолий вслед за сектантами миновал разрушенный жилой квартал и свернул на расчищенную от сорняков, но потрескавшуюся бетонку. Дорога привела их к массивным, рыжим от ржавчины, стальным воротам, в которые Рудольф постучал рукояткой своего топора. Ворота бесшумно распахнулись – видно, петли их были тщательно смазаны.
Толик увидел двор с одноэтажным кирпичным строением в центре, уставленный по периметру проволочными клетками, в которых копошились крысы.
– Лет пять назад у нас были свиньи, но все сдохли, – сообщил Рудольф. – Наверное, из-за того, что мы слишком поздно переместили их под землю.
– Да, сдохли. Разве я не предупреждал? А это, Томский, наше жилище – старый, четырехъярусный бункер, – добавил Кальман, указывая на здание. – Был построен в конце пятидесятых…
– Был и новый, аж на двенадцать ярусов. – Рудольф первым вошел внутрь строения. – Осторожно, тут лестница. Но его разбомбили в первый же день. Еще бы – штаб российских ракетных войск стратегического назначения. Для противника – цель номер один.
– Был штаб РВС, да весь вышел, – хихикнул Кальман. – Теперь крыс жрем…
– И за это «спасибо» скажи, – парировал Рудольф, снимая противогаз. – Прошу к нашему шалашу.
Лицо предводителя обитателей Власихи было бы вполне заурядным лицом мужчины лет шестидесяти, если бы не татуировки на щеках, изображавшие самолеты. Кальман, тоже снявший противогаз, выглядел моложе – лет на сорок пять: умные серые глаза, скривленные в постоянной ухмылке губы и лучики-морщинки, говорящие о веселом нраве. Клоун и есть клоун.
Томский последовал примеру хозяев и тоже снял противогаз, предоставив турбинопоклонникам возможность рассмотреть себя. И лишь из уважения к обитателям бункера не надел его вновь – в помещении стояла невыносимая вонь. Наземный этаж бункера был, как и двор, питомником для крыс, посаженных во все те же проволочные клетки. Здесь, в двух ямах, некогда предназначавшихся для установки какого-то оборудования, хранилось то, чем питались крысы: свежие и уже разлагающиеся туши варанов, гарпий и других, неизвестных Толику мутантов. Несколько членов общины копошились в зловонных ямах, орудуя вилами, и бросали ошметки мяса крысам, которые сразу начинали драться за пищу.
– Мы ходим на охоту, – сообщил Рудольф. – Однако убить крупных мутантов удается не всегда.
– Тогда довольствуемся падалью, – добавил Кальман. – А когда совсем ничего нет, наши серые бестии жрут друг дружку.
– А вы друг дружку отлично дополняете, – улыбнулся Томский. – Странно, что не все время ругаетесь…
В подземном ярусе бункера воняло меньше – благодаря довольно герметичной, обитой по периметру дерматином, двери. Здесь было что-то вроде мастерской для изготовления оружия и пошива одежды. Правда, нещадно чадили фитили, опущенные в банки с жиром. У верстаков с заготовленными для копий палками и грудами нуждающихся в обработке костей было пусто. То же самое – у длинного стола с горой тряпья. Оживление царило лишь возле большого нержавеющего бака. В печку, труба которой выходила наружу через дыру, пробитую в стене, две пожилые женщины подбрасывали дрова и поочередно ворошили уголье гнутой кочергой. Тяжеленная крышка приподнималась под давлением рвущегося наружу пара. Мальчишка, одетый в рванину, выходил в другое помещение и возвращался с ведром воды, которую подливал в емкость для змеевика. Из тонкой клистирной трубки в котелок капал самогон. По бутылкам его разливал лысый толстячок-коротышка, лицо которого не уступало по цвету углям в печи, доказывая то, что не весь драгоценный первач попадал по назначению. Виночерпий приветствовал Рудольфа взмахом руки и принялся затыкать обрывком ветоши горлышко очередной
