Толик перевернулся на спину. Извиваясь всем телом, он добрался до ближайшего деревянного ящика, уперся в него спиной и сел.
Кальман – тоже со скованными за спиной руками – сидел напротив.
– Кажись, я перебрал с самогоном. Совсем не помню, как меня сюда притащили. Если выберусь – брошу пить.
– Пить, конечно, бросай. Только в нашем случае дело не в самогоне. Нельзя смотреть в глаза этим тварям. Они – телепаты. Могут внушить тебе все, что угодно.
– Ясно. Между прочим, это и есть тот гараж…
– Я уже догадался. Надо как-то выбираться, пока они не вернулись. Есть идеи?
– Первым делом освободимся от наручников, – деловито отвечал Кальман. – Вот уж не думал, что мои цирковые навыки когда-нибудь пригодятся. А впрочем… Кто сказал, что Серега Телещагин хуже Гарри Гудини? О черт… Так. Оп-ля!
Томский не верил своим глазам: Кальман ухитрился снять с себя «браслеты», бросил их на пол и потер запястья.
– Сейчас найду что-нибудь подходящее и освобожу тебя. Ну-с, что у нас в этом ящике… Ого! Томский, тут золото! И в этом ящике тоже! Слитки! Да здесь целое состояние!
– Не валяй дурака, Кальман. Ищи что-нибудь наподобие скрепки. На кой нам золото? Швыряться им в гипносов?
– Спокойно, Томский. Тут есть и ящики с инструментами. Скрепки нема. Гидравлические ножницы подойдут?
– Тащи сюда!
Толику пришлось ругать неумеху Кальмана, который никак не мог управиться с довольно простым приспособлением. Когда Томский был почти уверен в том, что пьяница-клоун отрежет ему руки, Кальману наконец удалось справиться с цепочкой.
Толик вскочил и обвел взглядом бункер в поисках предметов, которые могли бы использоваться, как оружие. Поиски были прерваны стоном и всхлипыванием, донесшимися неизвестно откуда.
– Кто здесь?
– Я. А кого еще ты ожидал встретить?
– Садыков? Ты?
– Не совсем. Не весь.
Толик понял, что голос звучит из-за прислоненного к одной из стен деревянного щита. Он бросился туда, но по пути наступил на что-то мягкое. Опустив глаза вниз, Томский увидел наполовину обглоданную человеческую ногу, которая валялась в большой луже застывшей крови.
Глава 15
Битва титанов
Очкарик, сидевший за столом, уставленным пробирками и заваленным бумагами, склонился над микроскопом. Ученый так увлекся, что даже не заметил, как вспыхнул электрический свет и как коллеги погасили керосиновые лампы, которыми освещалась лаборатория, наспех организованная в Пирамиде.
Окрыленный удачным воскрешением пациента, ботаник, который, к слову сказать, и ботаником-то не был, велел принести все записи, оставшиеся после Хилы, Хмельницкого и других исследователей, трудившихся в разное время над разработкой проектов, заказанных рублевским фараоном. Что касается самого очкарика, то в свои двадцать с небольшим лет он мог бы с легкостью защитить докторскую диссертацию и очень страдал от того, что академий и ученых советов, которые могли бы присвоить ему звание профессора, больше не существовало.
Несмотря на тщедушное телосложение и слабое здоровье, Людвиг Прокофьев мог работать сутками, забывая о сне и еде-питье, но на том, однако, условии, что тема исследований была достойна его внимания. Сейчас был как раз тот случай.
Как и все гении, Прокофьев жил в своем мире. Его не очень-то беспокоило то, что за стенами Пирамиды идут уличные бои с мутантами. К тому, что злобные порождения радиации могут сожрать его, Людвиг относился вполне ровно. И если проблема победы над мутантами и интересовала его, то не из-за спасения собственной жизни, не по поручению руководства, а с чисто научной точки зрения.
– Земноводные, – пробормотал ученый, засовывая под окуляр микроскопа предметное стекло с очередным образцом. – Земноводные. Гм… Вот оно! Земноводные! Птеродактили и черви были потом. Как и эти… Лемуры. Фермент агрессии стал универсальным не сразу… Земноводные…
Отодвинув микроскоп, Людвиг схватил красный карандаш и принялся яростно чертить бензольные кольца на листах бумаги, уже почти полностью испещренных формулами предшественников.
– Чаю? – поинтересовался помощник Прокофьева, заботившийся о том, чтобы гениальный шеф был в форме.
– Чай? Ах да, чай…
Когда кружка была поставлена на стол, Людвиг даже не заметил ее.
– Есть! – вдруг завопил он так, что Архимед со своей «Эврикой» не стоял даже рядом. – Я раскусил их! Слышите, вы?!
Схватив лист с последними записями, Прокофьев перевернул кружку с горячим чаем себе на колени, но даже не заметил этого. Пулей он вылетел в коридор и бросился вниз по лестнице – в помещение, где заседал военный совет. Часовой у двери попытался преградить ему путь, но хлипкий Людвиг
