А потом что-то изменилось в самом воздухе. И оглянулся уже Сатарф, выругался.
— Хургова пасть! Что ж ты, сын?
А ему уже кричали:
— Не примем такого владыку! Зачем нам мотылек на троне?
— Не нужен нам золотокрылый, светлым на смех!
А я не отрывала взгляда от бледного лица Ирека и уже понимала, что папа был прав в своих опасениях. Бастард уже забыл о светлой магичке, в которую так быстро влюбился и так быстро предал. Близость трона кружила ему голову, а возможность быть здесь и сейчас признанным отцом сметала все сомнения. За его плечами трепетали словно бы в предвкушении черные крылья Дьяра.
Бал закончился бунтом.
— Лика, вам лучше уйти, здесь для вас становится опасно, — шепнул Янге.
Это традиция у меня такая. Как появлюсь на крыше дворца Темного Трона, так тут становится опасно.
— А полночь уже наступила?
— Хм… Через пять минут.
«Значит, договор еще в силе!» — обрадовалась я.
— Янге, а ками-рани может открыть портал в любое место, где…
— Да, — перебил начальник дворцовой охраны, беспокойно поглядывая на орущих демонов, — но поспешите. Если владыка успеет отказаться от трона или его свергнут, договор между ками-раджем и ками-рани аннулируется.
О, наконец-то узнала, как называется второй объект связки. Ками-радж. Что-то из эпохи Единения.
Пройти тропой сердца, соединившей ками-рани и ее ками-раджа, оказалось так же сложно или так же легко, как построить Лунный мост.
Закрыть глаза, отрешиться от бунтующего, раскаленного гневом и яростью мира и выстроить тишину внутри сердца, а потом позвать.
И он откликнулся. Не мог не откликнуться, ведь он часть меня, как и я — часть его. Таков договор. Или таково мое желание.
В лицо мне ударил теплый морской ветер, и в этой части мира уже занимался рассвет.
Дьяр сидел на скалистом берегу моря и лениво бросал камешки в кипящий прибой.
— Знаешь, отец никогда не дозволял мне летать к морю. Я никогда не видел… это, — голос Дьяра дрогнул в восхищении, когда он обвел линию горизонта. — Он даже взял с меня обещание не приближаться ни дорогами Тьмы, ни тропами теней ближе, чем на полсотни верст. Чтобы я не только край моря не видел, но и не слышал крика чаек и шум прибоя. Теперь я понял почему.
— Почему?
— Потому что его зов неудержим. А я-то думал, чей голос всю жизнь бьется в мое сердце и тревожит его. Это голос матери.
— Но разве…
Мне очень хотелось положить ладони на его крылатые плечи, но я боялась разрушить неосторожным движением тот хрупкий мостик, еще соединявший наши сердца.
— Она жива, Лика. Она бросила меня, едва я родился, и отец говорил, что она умерла во время родов, но она просто ушла. Выполнила договор и ушла. Так же, как сейчас уйдешь ты, потому что полночь в Кардерге уже пробила и наш договор закрыт.
И новый камушек канул в белую зимнюю пену. Здесь, на западном краю Тархареша, море не замерзало, но сердито бурлило, а шторма рвали его почти каждый день.
— Мать зовет меня. Море зовет… — Он встал, обернулся. Какие у него пронзительно-синие глаза. Словно спала магическая дымка, висевшая над небом Кардерга, и проявился их истинный цвет. — Я люблю тебя, Лика. Только ты можешь удержать меня на берегу. Только ради тебя я вернусь в Кардерг и подомну всех, кому не нравится цвет моих крыльев и глаз. Восстановлю в правах сельо. Открою храмы твоей богини. Хочешь? Только ради тебя я завоюю Белую империю и возложу на твою голову корону императрицы, которая по праву твоя. Я сделаю все, что ты хочешь, моя любимая лунная девочка. Или солнечная. Или темная. Разве это главное? Ты — это ты. Моя любимая. Единственная.
Он протянул ладонь и осторожно коснулся моей щеки, потом перевел взгляд на встающее над морем солнце, и этот тоскующий взгляд сказал мне больше, чем тысячи слов. Там — его непрожитая жизнь. И он до конца дней будет по ней тосковать, если останется тут, прикованный цепями долга, ненавидимый собственными подданными, собственным братом. Демонам — демоново, а Дьяру — Дьярово.
— Дьяр… — каким-то чужим, незнакомым, хриплым от волнения голосом прошептала я. — Мой избранник. Мой повелитель. Я… ты не представляешь, как я люблю море! И… кажется, я должна тебе поцелуй.
