И правильно, зачем волноваться о падающих на голову шатких камнях, если рядом дракон Смерти — уж он-то точно знает час твоей естественной кончины и не допустит преждевременной от нелепой случайности. Это будет позорным промахом, а Шурш берег драконосмертельную честь смолоду. У него еще родовое посвящение впереди, старшие за каждую ошибку спросят, могут и развоплотить неумеху.
Мои друзья были так увлечены уроком практической аэродинамики, что соизволили заметить наблюдательницу через добрых пять минут, хотя в этой тесноте только синяки набивать и крылья ломать.
Сверкающее золото Ирековых крыльев отбрасывало блики на сумрачный камень, и казалось, в зале пляшет живое солнечное пламя, и я любовалась, затаив дыхание.
Наконец Ирек выбился из сил и повис вниз головой, уцепившись носками сапог за крюк, на котором когда-то красовалась люстра, и балансировал распахнутыми крыльями. Не понимаю я, как можно такой красоты стесняться! Я бы в одни крылья влюбилась, а к ним еще и весь Ирек прилагался: великолепно сложенный демон-обаяшка с острым умом и дружелюбным характером. Красавчик.
«Лика! Ты моя жрица!» — рявкнула в сердце богиня и запустила острый коготок. Ох… Умеет Лойт наказывать…
— Плохо, — вздохнул дракон. Повернул ко мне морду, дав понять, что давно знает о моем присутствии. — Хозяйка, придумай что-нибудь. Ему простор нужен, иначе мышцы ссыхаются. Может, все-таки иллюзии?
— Пробовал я иллюзии, — признался бастард. — Не первый год на свете живу. Не держатся они, как проклятие какое наложено!
С трудом отдышавшись после возмездия Лойт, я сказала:
— Есть одно замечательное место, где иллюзия не понадобится.
— Где? — воскликнули оба.
Ирек даже соизволил слететь вниз и встать на ноги, а Шуршик понятливо мне кивнул. Догадался, малыш. Я улыбнулась:
— Переговоры с владельцем той глухомани я беру на себя.
— Переговоры! — панически воскликнул Ирек, хлопнул себя по лбу и рванул к выходу, едва не впечатав меня в створку двери.
Я увернулась, а торопыга впечатался со всей дури.
Двери выдержали. Они и Шурша выдерживают. А вот у переговорщика что-то хрустнуло.
Вокруг Ирека внезапно взметнулись черные хищные плети, завились в тугой смерч. А так как я отпрыгнула не слишком далеко, шага на два, меня зацепило краем разворачивающейся воронки и притянуло к парню.
Шурш запаниковал и, мысленно взвыв: «Хозяйка! Меня! Меня забыли!» — пошел на таран.
— Что это? — всхлипнула я, врезавшись в грудь Ирека.
— Не бойся! — очень информативно проорал он, стараясь перекричать утробный гул вихря. Его рука подхватила меня за талию, да я и сама вцепилась в демона покрепче, чтобы не унесло куда-нибудь в хургову бездну.
Нас все-таки унесло.
Сомкнулась воющая тьма, полыхнула росчерками молний. Давненько мне не было так страшно. Мама! Папа! Ну, все, теперь от башни и камней не останется.
Хрясь!
Что-то опять сломалось. Опять ребра? Боли нет. Значит, не мои.
Какое небо голубое… В Тархареше такого не бывает — там темные защищаются от палящего солнца магической дымкой.
И в Серых пределах такой прозрачной синевы не увидишь. Там лунный диск торчит в самом зените, как приклеенный к небу, невозможно не заметить. А вокруг диска — розоватая корона божественного ореола, затмевающая полнеба.
Такой необъятный небесный простор, который открывался моим заслезившимся от обилия света глазам, может быть только в Белой империи.
Я попыталась пошевелиться, но тело было чем-то плотно спеленуто, и мне удалось лишь слегка повернуть голову. Хоть немного, но обзор увеличился: в поле зрения попал изумительной работы ажурный забор, кромка высокого густого леса за ним и длинный, объемный, дрыгающийся сверток из лиан перед ним.
Слишком активный для такого умиротворяюще мирного фона сверток верещал дивные ругательства на пяти языках древности и двух современных.
— Шурш, это ты? — поинтересовалась я на всякий случай. И у кого это он научился так виртуозно ругаться? Неужели у бабки Кикируси?
— Хозяйка, освободи! — жалобно взмолился Шурш.
— Ты дракон Смерти или кто? — раздался справа голос Ирека.
Я повернула голову на звук и узрела еще один кокон, подвешенный между деревьями на фоне белой стены, когда-то живописно увитой плющом. Сейчас в стене зиял безобразный провал, порванные плети плюща укоризненно свисали, покачиваясь от легкого ветерка.
Знакомое здание, кстати. Папа опять рассердится.
