Можно, конечно, дождаться появления кого-нибудь из тюремщиков и напрямую уточнить, знакома ли им та Селинт, которая скромно называла его «господином ландскнехтом». Но что это даст?
А даст это подтверждение того, что рассуждения о расколе личности верны.
Словно в ответ на размышления ландскнехта, стукнуло окошко в двери, кто-то заглянул внутрь, и створка вновь начала закрываться.
– Подождите! – Наемник обернулся к двери. – Один вопрос!
Наблюдатель замер.
Оффенбах приблизился к двери, всмотрелся в лицо тюремщика – на этот раз его пришел проверить мажордом – и медленно, тщательно подбирая слова, спросил:
– Кого из Селинт господин лорд-манор хочет видеть живой?
Интересно, а что, если все эти размышления о «сегментах» ложны с самого начала и то, что Мадельгер видел, является лишь искусной игрой?
Или другой вариант. Что делать, если крестьянка действительно существовала, но местному правителю нужна не она, а первая помощница госпожи Аурунд? Что, если он решил с ее помощью продолжить дело ведьмы?
Но нет… Маска спокойствия, державшаяся до этого на лице у мажордома, внезапно треснула. Всего на миг, но и этого было достаточно, чтоб ландскнехт разглядел плещущийся в зеленых глазах страх.
– Я… не был знаком… со всеми, – кажется, слуга подбирал слова еще с большей осторожностью, чем наемник, – и о существовании других… Селинт знаю лишь со слов Его Светлости, но полагаю… что ему важно… чтобы вернулась та… которую он знал… а не та, которую знаю я…
– И кто это? – Раскрывать все карты и напрямик рассказывать о том, что он видел, Мадельгер не собирался. А прозвучавший ранее обтекаемый ответ мажордома мог означать что угодно.
– Селинт Шеффлер. Дочь бондаря из Шварцвельса.
– Благодарю. Больше у меня нет вопросов, – кивнул наемник и отвернулся от двери.
Вопросы, кажется, оставались у мажордома, но задавать их – особенно сейчас, когда тот, кто назывался отцом Мадельгером, окончил разговор, – было не с руки.
Загремели замки, и окошечко на двери затворилось.
А наемник вновь повернулся к лежащей в середине пентаграммы Селинт. Итак, крестьянка – обычная крестьянка, не помощница госпожи Аурунд – действительно существовала. Но опять же все происходящее не подтверждает теорию о расколе личности – тем более что в храмовой школе и позже, во время своих странствий, Мадельгер никогда ни о чем подобном не слышал. Скорее наоборот – что мешает ведьме Селинт вспомнить о том, кем она была раньше, и прикидываться сейчас безобидной девчонкой в надежде, что ландскнехт ей поверит и выпустит?
Похоже, рассуждения пошли по кругу. Надо найти новые доказательства той или иной версии. Но где их взять?
Итак, попробуем рассуждать по порядку. Селинт-крестьянка утверждает, что она не помнит событий последних десяти лет и не имеет никакого отношения к Селинт – помощнице госпожи Аурунд. Вторая же личность утверждает… Что именно она утверждает, Мадельгеру узнавать не хотелось – хотя бы потому, что тогда придется поближе с ней пообщаться.
Но ведь как-то ж надо понять, что делать и правду ли говорит Селинт! Вопрос только, как…
Хотя… Один способ, конечно, есть.
Честно говоря, пользоваться им Мадельгеру не хотелось. Да, Селинт – та, которая помощница, – была в Бруне в тот день и все видела, а значит, если поставить вопрос ребром, она не сможет отвертеться и будет вынуждена хоть как-то отреагировать… Но с другой… А если ошибся? Сколько невинных погибло тогда и сколько погибнет сейчас?
Ведь наверняка есть другой выход!
Или – нет?
… К тому моменту, когда ведьма очнулась, ландскнехт так ничего и не решил…
Девушка медленно села, оглянулась по сторонам и подняла изможденные серые глаза на Мадельгера:
– Это опять вы… Это снова вы… – В голосе звучали боль и усталость.
– Очнулась, скримслова сестренка? – печально усмехнулся наемник.
Во взгляде ведьмы промелькнуло удивление:
– Почему вы меня так называете, господин ландскнехт?
– Се-линт. Нижнефрисское имя. Се – море, линт – змея. Скримсл – морской змей, который губит корабли… Кто ты, как не скримслова сестренка?
– Линт – это липа! На верхнефрисском…
Он только плечами пожал:
– Разве бывают морские липы? А змеев – сколько угодно.
Она промолчала, опустила взгляд… а потом вновь упрямо уставилась на него:
