Жанне отлично было известно, что по крайней мере одному из шестилеток этот аргумент не указ, потому она проворно вскочила, сама еще не решив, будет ли удерживать внука за шиворот или полезет в заросли вместо него (не хотелось бы: именно сегодня на ней дорогое и красивое). К счастью, делать выбор не понадобилось. Какой-то подросток, смутно знакомый, уже шагнул прямо в зеленую стену, точно в море прыгнул. Чей-то брат, надо полагать. Здесь всегда много ребят гимназического возраста.
Она хмыкнула, вспомнив себя и Алекса на этой самой площадке, семнадцатилетних, но уже с полуторагодовалым Сашкой. Что ж, они тогда не гимназисты были, а студенты. Студенческая же семья — более-менее нормально… в основном. Два вундеркинда — пара. Ну и с повтором через поколение, ага. Алекс-Сашка-Саня. Мои мужчины, мальчики мои…
Тут в глубине сознания вновь тенью скользнула какая-то неуловимая мысль, скрытная и шустрая, как мышь, а еще до странности тревожная. Жанна, уже начавшая было опускаться на скамейку, в панике выпрямилась и зашарила глазами по детской площадке, ища внука. Да вот же он, принимает из рук того парня летуче-жужжаще-светящееся — то есть, собственно, теперь оно тихо и неподвижно, хотя парой огоньков продолжает посверкивать.
Никакой опасности. Нигде и ниоткуда. Просто быть не может.
Тем не менее она продолжала стоять, бдительно оглядываясь по сторонам, а пуще всего всматривалась в ту непролазную поросль, куда давеча упорхнула игрушка. Ощущала себя при этом, конечно, полной дурой.
Очень удивилась, обнаружив, что старушка внимательно смотрит в ту же сторону, на сплетенье ветвей и стволов. Правда, опаски в ее взгляде не было, а было… поди угадай. Какое-то непонятное чувство.
Тут Жанна обнаружила, что ощущение беды окончательно развеялось.
— Давно пора все это расчистить, — кивнув на заросли, сказала она, словно лелея свою прежнюю тревогу.
— Там бетон, — коротко ответила Бинди-Шван-хильд.
— Где?
— Сразу за этим… палисадником. Ну же, деточка, разве ты не помнишь? С той стороны как раз велосипедная дорожка ведет на Пеликан-штрассе, вы с Алексом по ней все время к озеру гоняли, когда думали, что его родители не видят.
А. Ну да. Древнего вида унылое здание с глухой стеной, перфорированной вместо окон двумя ярусами словно бы… нор, пожалуй. По меньшей мере с двумя глухими стенами, потому что торец у него тоже такой. Еще одну стену не рассмотреть из-за цепочки новых домов, пристроенных почти вплотную, а противоположный торец — он, получается, как раз на прогулочный двор и выходит. Между ним и детской площадкой считаные метры сплошных зарослей.
Что касается поездок на озеро и прочего, то по этому поводу совсем нечего смущаться и краснеть. Она давно уже не «та русская девчонка, непонятно каким способом получившая грант от «Песталоцци-клаб» и сразу же положившая глаз на нашего золотого мальчика», а почтенная супруга этого золотого мальчика, мать его платинового сына и бабушка совсем уж бриллиантового внука.
Времена тогда были странные и смутные — второй тандем, пятый майдан… В Европе действительно не могли решить, как относиться к пришельцам из-за полониевого занавеса: с ужасом и отвращением или все-таки с сочувствием. Жанна в свои тогдашние даже не шестнадцать об этом, конечно, не задумывалась напрочь, а мамину повышенную осторожность воспринимала по привычной схеме: «ох-уж-эти-взрослые-впервые-оказавшиеся-в-чужой- стране». Слегка застывшие лица родителей Алекса она вообще потом скорее вспомнила, чем заметила прямо тогда, но в любом случае это для нее тоже были: «ох-уж-эти-взрослые».
С некоторых пор она в общем начала понимать первоначальные чувства Алексовых родителей, а когда Сашка учудил такой вот вундеркиндский дубль — поняла и без «в общем». Да уж. Не сложись у нее тогда, в тот первый германский год, совершенно безоблачные отношения с Алексовой прабабушкой…
Но они сложились. Старушка для Жанны так ни разу «фрау Вейдлинг» и не была: «Нет-нет, деточка, зови меня по имени, так мне самой удобней»… Даже на «ты» обращаться просила, но тут уж, по российской привычке, просто язык не поворачивался. Хотя для многих тогдашних тинейджеров это нормально было, для нынешних — тем паче.
Ладно, дело прошлое. Как бы там ни было, вот он — Саня, Санечка: самый младший в семье, самый бриллиантовый из всех внуков планеты Земля и ее окрестностей.
— Ну, не велика проблема — бетон… — по инерции возразила Жанна, думая уже совсем о другом.
— Этот — велика. — Бинди покачала головой. — После восстановления, в… да, в сорок восьмом году, даже и не пытались снести — помнили еще. А в семидесятые, когда весь район перестраивали, кто-то решил, что бульдозеры сильнее английских бомб. Ничего не вышло. Нет, можно, разумеется, — но очень дорого. И тогда, и теперь. Их не так уж много и уцелело, но все, которые уцелели, оставляют как есть. До сих пор. Ты видела, наверно: на Фридхоф- аллее, в Гарбсене… возле Лейбниц-центрум…
Жанна несколько секунд усваивала информацию. Собственно, ничего диковинного, просто иногда забываешь, НАСКОЛЬКО Санина прапрапрабабушка путешественница во времени. Кроме того, Жанне почему-то всегда казалось (по старым книгам? древним, еще «плоским», фильмам?), что оно должно быть в подвале, а не выситься таким вот отдельно стоящим утюгом.
