достигнув возраста, когда один пол начинает интересоваться другим. Он был старше меня на год.
— Мы как раз начали разбирать в школе неоменделевы законы, — ответила я. — Ты не подходишь ни под один из них, сосед.
— Есть исключение, — сказал Аксель, переведя взгляд на облака.
— Клоуны, верно?
— Если точнее — цирковые, — сказал он. — Просто у большинства цирк ассоциируется именно с клоунами.
— И твоя мама…
— Моя мать — шлюха, — сказал Аксель.
Я опешила.
— Я не это имела в виду.
— А ее жена вообще не имеет никакого отношения к моему зачатию. Селия ненавидит меня. Я ублюдок. Меня нагуляли на стороне.
Он говорил это совершенно спокойно, но я чувствовала, как ненависть бурлит в его душе.
— А твой отец? Ты знаешь, кто он? — осторожно спросила я.
— Знаю, конечно. Он капитан звездолета.
— Ого.
— Мама знала толк в мужиках.
— Скучаешь по нему?
— Я его в глаза не видел, — соврал Аксель. Я по голосу поняла, что соврал. Значит, даже если лично и не встречался, точно знает, кто он и какой. — С чего мне по нему скучать?
— А что тогда к нему чувствуешь? Хотел бы встретиться с ним?
Он помолчал. Внизу, под холмом, на вершине которого мы валялись в траве и бездумно таращились в небесную синь, слаженно мурлыкали рабочую песню без слов мои братья. Они и еще тысячи тысяч таких же спецов обрабатывали лозу на уходящих к горизонту виноградниках. Урожай обещал быть выше всяких похвал. Песня летела над виноградниками вслед за клонящимся к закату солнцем, привязанная к этой планете так же прочно, как ее обитатели.
— Я его ненавижу, — сказал Аксель чуть позже. Сказал совершенно спокойно. И добавил: — Значит, мы обязательно встретимся.
И я поверила ему.
Они встретились этим же летом, когда цирковой звездолет заглянул с гастролью в нашу систему. Там вышел скандал, настоящий, с битьем лиц и судебным разбирательством, но в результате Аксель получил шанс вырваться из пыльного плена нашего сельского захолустья. Он был бы дураком, если бы не воспользовался им.
— Принудительная соцадаптация, надо же, — хмыкнула я, когда Аксель показал мне копию приговора. — Коулротерапия… Лечение клоунами, что ли? Теперь это так называется?
— Угу.
— И что будешь делать?
Аксель пожал плечами.
— Летать по Галактике вместе с папахеном и его кодлой, что же еще? Адаптироваться. Восстанавливать пошатнувшееся социальное здоровье. Ну, там меня научат всему… со временем. А попервости буду, наверное, за слонами убирать в шапито или воду им носить… Надо же с чего-то начинать?
Он улыбнулся — широко, озорно, очень по-мальчишески.
— А ты знала, что цирковые — хранители знаний и генетической стабильности во всем галактическом рукаве? — спросил он потом.
Ни о чем подобном я не знала, но тут у меня в голове щелкнуло, и часть фрагментов мозаики встала на нужные места.
— Поэтому они — единственные, кто может странствовать меж звезд, да?
— Ага, — кивнул Аксель и шмыгнул своим огромным красным носом. Потом выудил из ноздри огромный — под стать носу — платок и трубно в него высморкался. Из глаз у него длинными струйками брызнули слезы, а из ушей порскнули белые мышепрыги. Я рассмеялась. — Папа научил.
— И не скажешь, что он у тебя капитан, — сказала я. — Особенно если судить по выходкам и тому, чему он учит сына.
— У каждого в этом мире свой путь, — заметил Аксель. — Кто-то должен и дурака валять. А это иногда самое сложное.
— Не грустно улетать? — спросила я, чувствуя странный — словно птицекрылка забила крыльями — трепет в груди. Там, где пристало быть сердцу.
Влюбилась я, что ли? Дудки. Не дождетесь.
— Я не могу сказать, что хочу этого всей душой, — сказал мне Аксель. — Но это то, что я должен сделать. Здесь мне не место. Хотя я буду скучать по маме.
