Как, впрочем, и пулеметная очередь – он даже расслышал ее не сразу: деревья и здание собора отразили и рассеяли звук. В наушнике орал потерявший от страха голову Семенов; в канал ворвался Корф, и тут до Каретникова донеслась дробная россыпь револьверных выстрелов, а вслед за ней – гулкое, перекрывающее все остальные звуки стаккато ПКМ. Санки неслись наискось, через площадь; их немилосердно мотало, и пассажир, должно быть, лупил очередями наугад. Пристроить сошки в тесных санках негде, даже не опереть на спинку – такая она низкая. Так что пулеметчик вынужден был привалиться к спине кучера, держа оружие перед собой, как персонаж кинобоевика. Очереди хлестали то по голым кронам берез вокруг собора, то высекали искры из брусчатки. Опешившая публика кидалась врассыпную, а со стороны Конной улицы бежали черные фигуры, то и дело останавливаясь и вскидывая револьверы.
Возле полосатой караульной будки бухнула винтовка караульного – навстречу возку. И сразу отозвались револьверы Корфа и жандармов – оставив в покое пленников, уже приведенных к полной неподвижности, они открыли частую пальбу по несущимся к набережной санкам.
Видимо, кучер в последний момент понял, что сворачивает навстречу опасности. Санки накренились на повороте, лошадь метнулась вправо – и вылетела на Троицкий мост.
– Возок прорывается, – отчаянно орал в гарнитуре Семенов; и в этот самый момент от будки навстречу санкам метнулась щуплая фигурка, взмахнула рукой и навзничь упала на мостовую.
Тяжкий грохот ударил по ушам, мир в одно мгновение потемнел – так сильна была миллионосвечовая вспышка светошумовой гранаты. Каретников ошарашенно мотал головой, а за спиной нарастал дробный топот – атаманцы императорского конвоя, в отличие от него, не опешили, не впали в ступор, а неслись, наклонив пики с флюгарками навстречу опасности – доскакать, пронзить, полоснуть шашкой!
Двое других прижались к дверцам по обе стороны экипажа, закрывая августейшую семью своей и конской плотью…
Опять револьверная пальба, но громче, четче, ближе.
Наблюдатель? Да – выскочил на мостовую и торопливо опустошает барабан навстречу казакам. Первого атаманца мотнуло в седле, лошадь встала на свечку, выкидывая всадника на мостовую… но два других уже обошли в бешеном галопе невезучего товарища, и острие пики нашло жертву.
«Жук на булавочке… – отрешенно подумал Каретников. – Страшное дело…»
Что стало после взрыва с санками, он не увидел; только теперь заметил прихрамывающую извозчичью лошадь, с каким-то хламом на волокущейся на ремнях оглобле. В стороне, у перил – груда свежего мусора, недвижными, изломанными куклами валяются два тела.
«Врезались в парапет, – мелькнуло в голове. – Лошадь ошалела от взрыва, понесла, и…»
Яша встал и неверной походкой побрел к месту аварии… наклонился, поднял пулемет, закинул его, как коромысло, на плечи, помахал рукой.
– Я Пятый, я Пятый, пулемет у меня, Олег Иваныч.
– Пятый, Пятый, как объекты?
– Один шею свернул, второй вроде копошится.
– Третий, чтоб тебя! Серж! Ты жив?
Это Корф. Вон он, забыв о царском экипаже, бежит, оскальзываясь, через площадь – искать друга.
Рассыпался тройной перестук копыт, скрипнули полозья. Царский возок. Дверца скрипнула, казак слева от кареты принял лошадь вбок.
– Посторонись братец, дай-ка выйти.
Что? ОПЯТЬ, как тогда, в восемьдесят первом?![75]
Огромный человек с окладистой, знакомой по сотням фотографий бородой полез из экипажа.
«А он ведь и правда похож на Михалкова, – отрешенно подумал Каретников. – Но – боже, как не вовремя… неужели их ничто и ничему не учит? Это что, семейное?..»
– Макар, какого… он наружу вылез? Пусть сваливают, кретины!
Это Семенов. Видимо, одна из камер позволяет видеть то, что происходит сейчас на мосту.
– Олегыч… Первый, я не знаю… на мосту вроде чисто все…
Глаз ловит слева, на реке: почти на пределе видимости мелькнуло что-то постороннее.
Яркая точка – вибрирует снизу вверх, из стороны в сторону, на фоне заставленного неряшливыми баржами-садками берега Петербургской стороны. Растет, пульсирует огненной бабочкой, вверх-вниз, по кругу, по спирали… По спирали?! Это же…
– Первый, всё! Ракета, идет на мост!
И – медведеподобному человеку в распахнутой шубе поверх парадного мундира:
– Ложитесь, государь! Бомба!
Огненная бабочка бьется, ближе, ближе…
– Второй! МАКАР!
– Да ложитесь же вы!
Поздно.
