– Боюсь, здесь уже ничего сделать нельзя, – сказала Дама Гламмер.
Симон обернулся к ней:
– Заткнись! Если бы ты не послала его сюда…
– Манеры, Симон, манеры, – это был голос Костоправа. – Разве я не объяснял тебе множество раз, насколько важны хорошие манеры?
Он висел, вцепившись в бедренную кость, на мосту, в тридцати футах[26] над их головами. Мост свисал вдоль стены обрыва, как веревочная лестница.
– Заткнись и ты, – ответил Симон. – Тобой я займусь попозже.
– Не понимаю, чем ты расстроен, – сказал Костоправ. – У тебя же осталась бутылка с его жизнью, не так ли? Хотя, должен сказать, я никогда не думал, что ты сумеешь справиться с таким сложным заклятием, Симон.
– Нишкни!
На Костоправа Симон не смотрел, он не сводил глаз с Джинкса, которого это немного смущало, поскольку тело его выглядело не лучшим образом. Джинкс предпочитал смотреть на кого угодно, только не на себя – на Даму Гламмер, стоявшую в своей маслобойке, на Костоправа, висевшего на мосту, на Эльфвину, которая вглядывалась в лицо Симона так, словно пыталась понять, такой же ли он злой, как Костоправ, на Ривена, который стоял с топором в руках прямо за спиной Симона…
Джинкс опять попытался закричать, увидев, как Ривен заносит топор над головой. Но никто его не услышал – кроме Дамы Гламмер, тут же оторвавшей взгляд от тела.
Джинкс, бросившись вперед, попытался оттолкнуть Симона, но оказался внутри чародея и перед глазами все опять замутилось. Сквозь затылок Симона он видел, как неторопливо опускается поблескивающее лезвие топора, и ощущал совершенную беспомощность.
Палка Дамы Гламмер хлестнула по рукам Ривена. Топор пролетел по воздуху несколько ярдов и рухнул наземь.
Симон, круто поворотясь, заморозил одежду Ривена. Затем встал, шагнул, освободив Джинкса, к Ривену и ухватил его за ворот:
– Кто ты?
– Он не может этого сказать, – ответила за Ривена Эльфвина.
– Конечно, могу. Я Ривен. Убери руку, злой чародей.
– О небеса, даже если он
– Ты
– Нет, конечно, – резко ответил Симон. – Скажи, девочка, это не одеяла там лежат?
– Одеяла.
– Принеси их.
Взгляд Эльфвины так и остался недоверчивым, но одеяла она принесла.
– Ты собираешься похоронить в них Джинкса?
– Разумеется, нет! Сложи каждое вдвое и расстели по земле.
– Зачем? – спросила Эльфвина.
– Ты когда-нибудь делаешь то, что тебе говорят?
– Случается, – сказала Эльфвина. – А ты не собираешься разморозить Ривена?
– Нет, потому что он может снова попытаться убить меня.
Дама Гламмер слушала их разговор с большим удовольствием.
– Возможно, если ты попробуешь объяснить птенчику, что происходит, ему расхочется превращать тебя в филе.
Симон бросил на нее неприязненный взгляд.
– Послушай, мальчик…
– Ривен, – сквозь стиснутые зубы поправил его Ривен.
– Хорошо, Ривен. Я пришел не для того, чтобы навредить кому-то. И не собираюсь никому вредить, при условии, что на меня не будут кидаться с топорами. Устроит тебя это?
– Ты убил Джинкса, – сказал Ривен.
– Вот уж чего я не делал.
– Доверьтесь Симону, утятки, – сказала Дама Гламмер и пощекотала Ривена под подбородком, пользуясь тем, что он не мог увернуться. – Не на долгий срок, разумеется. Сейчас, в сей момент, он ничего дурного не замышляет.
Тут только Симон заметил бутылку, торчавшую из замороженного кармана Ривена, вытащил ее, на миг вгляделся в себя, крошечного, и сунул бутылку в свой карман. И направился к топору. А Джинкс увидел, что к Ривену вернулась свобода движений.
– Поторопись, расстели одеяла, – сказал Симон. – Сделай из них тюфяк.
