Почему они тут помнят о бригадире? Откуда он, собственно, может явиться? И вообще, как может явиться на дрейфующий крейсер человек, умерший на лунной базе еще год назад? Давно нет этого человека. Мы только помним его – как помним восстановленную в сознании дикинсонию или трилобита.
А черная юбка с высоким поясом… А вода в стакане?.. А фага? Как могла сохраниться фага? Или это просто очередной игрок случайно обнаружил тайник Кэла и прятал в нем свои выигрыши?..
Участившийся ритм музыки действовал возбуждающе.
Ну да, гнезда спейсвурмов. Они должны где-то быть. Семнадцать месяцев назад китаец развивал ту же самую мысль. Гнезда спейсвурмов, гнезда жизни. Доктор У Пу всегда говорил о Вселенной так, будто мы – ее главные и единственные обитатели. Преодолевать трудности, именно преодолевать. А пространственные черви? Ну да, они умеют мгновенно перескакивать с Тукана на Возничий, а с Возничего на Волопас, на Деву, куда угодно. Наука изучает повторяющиеся процессы, можно сказать – однообразные, а все, что выбивается из нормы, выходит за пределы нашего понимания. Отражение вечных страхов – вот на чем растут наши прозрения…
Кэл чувствовал необъяснимую тревогу.
Он внимательно прислушивался к бормотанию китайца.
О гнездах жизни доктор У Пу вещал и семнадцать месяцев назад.
Честно говоря, за такое время можно было додуматься до чего-то большего.
Нет жизни, кроме жизни. Ну да, это мы слышали. Всё во Вселенной состоит в прямом родстве. Тревога! Мы это, правда, слышали. «Вера в космический масштаб человека исключает человека из научной картины мира». Доктор У Пу негромко повторял давно сказанное. «Вера в познаваемость природного Космоса выводит человека из разряда природных существ». Ну да, Вселенная выглядит угрожающе пустой, пока в ней никого нет, кроме нас. Но как только мы, земляне, обнаруживаем непонятное, Вселенная становится тесной, почти как во времена Коперника. Прямое родство… Все со всеми… Что бы там китаец ни бормотал, далеко не все хотят считать себя прямыми родственниками таракана или червя.
«Вот Маклай вернется, расскажет…»
Может быть. Но звезды как рождались, так и будут рождаться.
И время будет идти. И сама Вселенная изменится так, что, в конце концов, нам придется или перебираться в другую или поменять уже существующие физические законы. Доктор У Пу утверждает, что одни мы с этим не справимся. Как не справились с законами природы кроманьонцы. Пойми они тех, кого принимали за конкурентов, и Чужим сейчас противостояло бы человечество, состоящее не из одного, а из двух, а то и из трех видов…
«Вставим Чужим – вернусь домой…»
«Накупи себе вина и цветных хлопушек, – одобрил доктор У Пу правильное решение техника, торгующего киберсобаку. – Мой отец держит совсем маленькую лавку с жертвенными деньгами из оловянной фольги. Запомни хорошенько. В жилище Гун Шу-баня, уроженца Ло. Ему сто четыре года. Можешь поехать к моему отцу, он нуждается в друге».
«Возмущаться несправедливостью, но не впадать в пессимизм».
«В «Книге тысячи иероглифов» ни один иероглиф не должен повторяться».
«В этом году треск новогодних хлопушек сильнее, из чего можно заключить, как усилилась тяга к старине».
По невидимым плоскостям поплыли всполохи.
Нежный свет сплетался в узлы тьмы, растягивался, густел.
Он неожиданными, неслышными взрывами вдруг обретал объем.
Первым Кэл узнал Скриба. Скриб улыбался. Привет, Кэл! Почему ты не с нами?
Тревога! Тревога! Кэла пробило испариной… Вон бригадир Маклай. Вон десантники Рот и черный Кокс. А с ними Фест, Скриб, Торстен. В ряду всплывающих видеопортретов Кэл увидел себя. Каким он когда-то был. Глядя на таких парней, понимаешь, что никаким червям, даже пространственным, не изгрызть чудесное наливное яблоко Земли. Рот… Кокс… Возможно, они тоже сейчас где-то на «Сограде». Они тоже сейчас могут видеть себя. Миллионы наночастиц неустанно плодятся в их лимфе и в крови. Десантники – единый организм. Им не надо оборачиваться ни на какой оклик, они в любых обстоятельствах услышат друг друга. Почему же ни Рот, ни Кокс не выходят на связь? Мы же – одно целое. В девонских морях консультант десантников, возможно, и считал бы себя братом ракоскорпионов или панцирных рыб, но они бы его пожрали. И кембрийские тараканы не позволили бы китайцу брататься с ними только потому, что все мы когда-то вышли из сине-зеленых водорослей, из жидкого протокиселя, разбрызганного по Земле, остывающей после родовых пароксизмов.
Но мы – семья! Мы едины!
Кэл всматривался в десантников.
Это что-то вроде отражений, как в зеркале или в тихом водоеме.
Так у парней фишка легла. Китаец может болтать все, что ему заблагорассудится, но наш прямой долг – не брататься с червями, а выжигать пространство-время, зараженное спейсвурмами. Тревога! Тревога! Кэл остро чувствовал запах филзы. «Филза – гадость!» – кричала ему вдова. «Филза –
