видит. А мне вы и так нравитесь».
– Нет уж, Сойка. Человек всегда должен оставаться человеком. И выглядеть как человек, а не как заросшая обезьяна.
Помнится, это замечание очень развеселило отца Николая. Он даже демонстративно почесал свою роскошную бороду.
– Евгений Глебович… а ничего, если я спрошу?
Кэт налила бульон в глубокую тарелку, поставила на табурет у кровати больного.
– Спроси, конечно.
– Как вы оказались в такой мерзкой компании?
Он провел ладонью по лицу. Не хотел отвечать. Но ответил:
– Компания действительно… Я… ладно. Они знали, что я тоннельщик. Мы договорились, что я их выведу из нейтральной зоны. В прошлые разы я останавливался в этом доме. Сейчас тоже был уверен, что здесь пусто. А когда понял, что ошибся, поздно было. Думаю, для этого разговора нужно, чтобы Николай тоже присутствовал. Я объясню. И происхождение формы, и другие вещи. Не знаю, правда, как вы ко мне после этого будете относиться…
– Тогда держите ложку. И ешьте.
Отец Николай вернулся немного раньше, чем собирался. Ввалился в комнату, на волне ветра и влаги, поставил на пол рюкзак.
– Катюша, танцуй. Что я тебе принес…
Подарок был знатный – целый рулон шероховатой белой бумаги. Действительно в пору танцевать!
Она сорвалась с места, повисла на шее у священника и даже поцеловала его куда-то в бороду. Теперь-то у нее получится. Обязательно получится. Когда рисуешь, невольно настраиваешься на нужный лад, и страхи уходят сами собой, остается уверенность, точность и понимание, которое живет в запястьях и на кончиках пальцев.
– Николай, нам надо поговорить.
– Разумеется, сын мой. Я выслушаю тебя.
– Катя и Зоя пусть тоже послушают.
– Ну, пусть. Что-то случилось?
– В колонии знают, что мы пошли к тоннелю. Если я не вернусь, один или с охраной, нас будут искать. А маршрут им известен.
Евгений Глебович замолчал и попытался сесть повыше. Чтобы лучше всех видеть. Кэт поспешила ему помочь, поправила набитые тряпьем мешки, которые служат в убежище подушками.
– Только сегодня об этом подумал… я для них слишком ценное приобретение, чтобы бросить и забыть.
– Колония? – Сойка привычно забралась на кровать, в ноги, где она точно не повредит раненому.
– Раньше это была военная часть. Название, кажется, придумали позже. Часть вывели перед самой эвакуацией, остались казармы, склады. Успели увезти только оружие и боеприпасы. Но кое-кто из гражданских знал, где это. Место в стороне от города, удобное для обороны. Только-только был заключен мирный договор, начался вывод войск… демонстрации… вы же помните, как это было? Люди думали, что их бросают…
Ни Сойки, ни Кэт тогда еще не было, и помнить им было нечего. Но обе молчали. Они могли представить, как это было. По рассказам взрослых, по тому, что война оставила от города.
– Тоннель работает стабильно до четырех часов. Потом нужна подстройка. А мы работали на выход не отдыхая, несколько суток. Потом случилось то, что и должно было: система начала сбоить. Конечно, большая часть населения успела уйти. Но многие не захотели. Кто-то был уверен, что кризис ненадолго и скоро все наладится. Правительство сектора закрылось в горных бункерах… но это все лирика. В тогдашней неразберихе появились банды. Лохмачи, мародеры… сейчас это только эхо того, что тогда творилось.
– Как мы их гнали от депо… – мечтательно вздохнул отец Николай. – Такая была драка…
Евгений Глебович даже не улыбнулся.
– Моего напарника убили. Хотели, чтобы он настроил тоннель для какого-то бывшего воротилы, который не успел к общей эвакуации. Или не захотел – вместе-то с толпой. Я и сбежал тогда. Дезертировал, если формально смотреть.
Он помолчал, хмурясь. Глядел в стену. Его не перебивали.
– В общем, «колония» – это остатки одной из самых… организованных, что ли… банд в округе.
– Вы могли от них сбежать, – сказала Сойка.
Евгений Глебович посмотрел прямо в глаза священнику. И ответил ему, а не девочке:
– Я один из них.
– Уверен? – печально переспросил тот.
Помолчал и добавил:
– Выбор есть всегда. Бог всегда оставляет нам шанс. Главное – его разглядеть…
Кэт вдруг увидела. Всего на мгновение, на секунду, но увидела Евгения Глебовича правильно. Падали лучи жгучего пламени на мертвую землю, гудело
