Олег в разговор не вмешивался.
Он задумчиво смотрел вдаль, на красный «Симург», шедший впереди и ощутимо кренившийся под громадой парусов.
На догонявшие его «Коронадо» и «Эль-Тигре».
На море, плещущее вокруг.
На весь этот мир, прекрасный и ужасный, чистый и грязный, жестокий и смиренный.
Сухов ощущал в этот момент, что его уже отделила от текущего столетия некая грань, проведённая надеждой, желанием, любовью. Переступить её возможно, но это обязательно породит сожаление, тождественное личной трагедии. Да и зачем?
Возвращаться — плохая примета…
Глава 18,
От Гонава за эскадрой пиратов следовал какой-то флейт, но он держался на почтительном отдалении, а после и вовсе затерялся между небом и морем.
Олега мучило, выматывая все нервы, тягостное чувство, которое иногда охватывает человека перед дальней дорогой.
Вроде и билеты куплены, и вещи собраны, и отпуск оформлен, как полагается, но в тебе всё равно продолжает жить некое иррациональное ощущение обязательной неудачи, зряшности предпринятых усилий.
И ведь порою чувство оказывается верным. Бывает, что в день отъезда возникает некое срочнейшее дело, не решить которое просто нельзя, и ты, матерясь про себя и всуе, несёшься обратно в кассу сдавать билеты.
Правда, вещи не распаковываешь — теплится в тебе надежда, что с делами можно будет справиться по-быстрому, и ты снова вольная птица.
Нечто подобное Сухов испытывал и сейчас.
Ведь Скала — вовсе не конечная остановка, а что-то вроде вокзала или полустанка, где не всякий поезд останавливается.
И ты спешишь с тяжёлым чемоданом, пытаешься залезть в вагон и не знаешь в спешке, что сначала пихать — ручную кладь или себя…
…Когда до желанной Скалы оставалось лиги две или три, корабли сошлись на рандеву.
Олег переходил с палубы на палубу, пожимал десятки и десятки рук, выслушивал пожелания, что-то говорил сам.
С «Коронадо» на «Эль-Тигре» попасть было легче всего — переступишь борт, да и всё, а на «Симург» приходилось по трапу взбираться — высоки борта у галеона.
Потом корсары нанесли Сухову «ответный визит»— натаскали ларцев да сундучков, весьма увесистых даже с виду.
— Из тебя вышел отличный командор, — сказал, ухмыляясь, барон де Сен-Клер.
— И капитан что надо! — поддержал его Моллар.
— Моя видеть, как Длинный Нож снимать скальпы, — проговорил Хиали. — Не всякий краснокожий быть способным, как этот бледнолицый!
— Спасибо, мужики, — поблагодарил всех Олег. — Пора нам.
Шлюпка подвезла четверых «отбывающих» к борту «Синей чайки» и отплыла.
— А справимся вчетвером? — осведомился Пончик, кивая на мачту.
— Справимся, — ответил Быков, не поворачиваясь к Шурке, — куда мы денемся…
— Нас, между прочим, пятеро, — независимо сказала Гли-Гли, прижимаясь к Виктору.
— А женщины на корабле не в счёт! Угу…
— Витя, — задумчиво проговорила девушка, — может, скальп с него снять?
— Терпи, Галя, — вздохнул Акимов. — Он всегда такой…
Вот галеон стал одеваться парусами.
— Поднять грот, — негромко скомандовал Сухов.
Пончик и Яр с Виктором молча бросились к мачте,
управляться со снастями, а Олег прошёл на корму, где умелец-капитан установил настоящий штурвал, как на флейтах.
Корсарская флотилия уже ложилась на курс, следуя на запад, когда над левым бортом «Симурга» вспухло белое облако. Гром залпа разнёсся над морем, и тут же, словно эхо, прогрохотали пушки с флейта и навио.
— Стрельнуть? — осведомился Пончик.
Сухов покачал головой.
