других, что оно может принести, кроме иссушающего, тебя же мертвящего дыхания зла?».
Я заметил, что ветер стихает, монах тоже поднялся, высунул голову наружу и, обернувшись, объявил, что буря скоро прекратится.
Люди зашевелились, собирая остатки еды в узелки и сумки, торопясь продолжить путь. Выйдя на тропу, я невольно зажмурился — белизна снега резала глаза после полутьмы пещеры. Посветлевшие облака, сбросив груз снега и дождя, поднялись вверх, туман, клубившийся в пропасти, тоже осыпался кристаллами снега, отчего ее глубина представлялась еще более устрашающей. Казалось, белый покров должен сгладить мрачность крутой горы, но странным образом она стала еще более грозной.
Блестящими одеждами отгородившись от людей, она была пуста и мертва, безразличная к жалким живым точкам, застывшим от стужи. Я задержался возле входа, монах тоже не торопился идти — мы хотели узнать человека, который спорил с Божьим слугой.
И мы одновременно поняли, кто он по тому насмешливому взгляду, которым он одарил двоих любопытствующих. Высокий черноволосый мужчина, которому не было еще сорока, не имел спутников, держась независимо и слегка надменно.
Поверх белой рубахи, ворот которой был вышит мелким жемчугом, и кафтана фиолетового цвета была наброшена вотола без рукавов из толстой льняной ткани. Суконные штаны были заправлены в кожаные сапоги, он относился к тем немногим, что шли в обуви.
Не останавливаясь, он прошел вперед, ясно показывая тронувшемуся было за ним монаху свое нежелание продолжать разговор. Тот разочарованно вздохнул, но не стал нагонять отступника.
Рыхлый, мокрый снег создавал обманчивое впечатление, расширяя тропу — он зацепился за выступающие камни на самом ее краю, так что казался ее продолжением.
Опасаясь обвала, который мог случиться от громкого звука, я передал по цепочке, чтобы люди держались ближе к скале, и тут же почувствовал сильный толчок в спину, отбросивший меня в сторону.
Мимо быстро шел, почти бежал, приземистый парень, очевидно, из той группы паломников, что оставалась позади. Он задел бредущую впереди женщину, едва не свалив ее в пропасть, затем двоих мужчин и уже почти опередил всех паломников, как вдруг первый, предваряющий цепочку, с громким криком вцепился в его рукав.
Я невольно втянул голову в плечи, ожидая ударов камней и осыпающейся массы снега, но к счастью ничего не произошло. Люди остановились, с удивлением наблюдая за стычкой, как резкий рывок мужчины разорвал свиту из конопляной ткани.
Раскрылась пришитая изнутри матерчатая сумка, и на снег посыпались цепочки, кольца, золотые пряжки и другие ценности. Толпа ахнула — никто и помыслить не мог такого кощунства, чтобы у паломников воровать то немногое, возможно, последнее, что они несут для прорицателя.
Парень попытался вырваться, мужчина тянул его к себе, и когда вор все же умудрился выскользнуть из одежды, тот потерял опору, сделал несколько шагов назад и с диким криком, размахивая руками, ищущими несуществующей опоры, рухнул вниз, не переставая взывать о помощи.
Мне казалось, что я вместе с ним пережил тот страшный миг, когда ноги еще касаются земли, а тело уже затягивает бездна и становится понятным, что те, кто стоит так близко и смотрит на тебя, не в силах помочь и ты, такой живой, уже не относишься к их миру.
Вор, замерший на миг, бросился бежать, не разбирая дороги, и некоторое время все ожидали услышать второй крик, но его не последовало. Недаром говорят, что у воров есть свое собственное божество, защищающее в трудную минуту. Кое-кто хотел бежать вдогонку, но их остановили — грабителя все равно уже не поймать, а опасность чересчур велика.
В кучке оставленных вещей люди узнавали свои, выбирая их из общей груды, остальные передали монаху — он не собирался следовать в пещеру и возвращался назад, к той площадке, на которой паломники обычно отдыхали, и где он истово проповедовал новую веру.
Брат Игнатий — я только сейчас узнал его имя — согласился раздать ценности хозяевам, хоть и сомневался в том, что не найдется ни одного человека, кто позарится на чужое. Мы распрощались и пошли каждый своим путем.
Рука Горкана нежно поглаживала молодую траву, но он даже не замечал собственного движения. Даже долгий весенний день неизбежно сменяется ночью, и маг, уже некоторое время не спускающий глаз с ямы пленника, вдруг увидел показавшуюся над краем голову Руфуса.
Она замерла на мгновение, молнией мелькнула тень и тут же все исчезло. Горкан подумал, что недаром славилось воинское мастерство воеводы — сам шаман увидел беглеца только потому, что знал, куда следует смотреть.
Быстро поднявшись, полуорк отправился в свой шатер, на ходу поставив магическую заграду перед глазами воинов, охранявших Исмаила снаружи. Им показалось, что надвигается гроза, и черные тучи покрыли небо, затмив свет факелов.
Конечно, ратники не испугались, и тем более не забили тревогу по поводу столь естественного явления природы. Да и кто мог пробраться в лагерь, когда главный враг уничтожен?
Аромат благовоний из маленькой жаровни пропитывал воздух внутри шатра. На ковре сидела укутанная в накидку Арника, привычно исполняющая роль очередной наложницы.
«Прах скольких женщин развеян за это время в степи, а она все еще жива», — невольно подумал Горкан, прижимая к себе вскочившую жрицу.
