терпелось расспросить пустынников о свойствах, возможностях Кристалла Мерцания, теперь, когда он проник в его мир.
Ирв подошел к стражам и присел на землю, ожидая появление говорящей тени. Но пока никого не было, мысли о Лие занимали его. Он думал о ней с грустью и щемящим чувством потери. Конечно, он мог бы снова быть с ней, и она, скорее всего, не стала бы возражать, но после того утра он чувствовал, что уже не может относиться к ней по-прежнему. Сложно испытывать к птицеящерице те же чувства, что и к человеку. Хотя, конечно, он всегда знал, что она не человек. Но одно дело знать, а другое…
Он помнил, как увидел ее в обличье птицеящерицы. После того как столько времени знал ее в облике человека, прекрасной женщины, и думал о ней, как о единственном, кроме себя, человеке в этом мире. Господи! Как же хорошо было с ней всегда! И тем больнее оказалось падение. Когда они были на небесах, а потом оказалось, что она… В общем, его мечта оказалась птицеящерицей. Да, пожалуй, действительно было похоже, что он свалился с небес в то утро. Больно было падать с облаков.
За всеми этими размышлениями Ирв не заметил, как пустынник появился перед ним.
— Вы мыслите нелогично, — сказал Пустынник.
И Ирв улыбнулся, узнав «своего» Пустынника.
— Да? — сказал Ирв. — Почему?
— Вы ведь всегда знали, что она Дева, которая может принимать разные обличья. А поскольку она живет среди зартов, то чаще всего это обличье зарта. И скорее человеческий облик является для нее необычным и исключительным случаем, чем внешность птицеящерицы.
— Так что с того? — сказал Ирв. — Я ведь видел ее только в обличье человека, женщины.
— Да, но вы знали, что она другая.
— Знал, — согласился Ирв.
— Тогда что же так удивило вас?
— Это не удивление, это другое.
— Что другое?
Ирв пожал плечами.
— Не знаю. Не удивление, не тем более отвращение… Неприязнь, пожалуй, тоже не то. Ложь, может быть, но тоже не совсем верно, — она ведь не обманывала меня. Скорее, я сам лгал себе, считая ее человеком, а потом она уличила меня в этой лжи.
— Она уличила вас в том, что вы лгали себе о ней? — спросил Пустынник.
— Да, — грустно улыбнулся Ирв, — наверное, так. Хотя это и звучит довольно странно. Сказка кончилась, как это ни печально. Она сама разрушила мою сказку о ней.
— Вы мыслите нелогично, — снова сказал Пустынник. — Нельзя обижаться на нее за то, что она вернула вас к правде.
— Вывела на чистую воду, хочешь сказать? — с улыбкой проговорил Ирв. — Пожалуй, что да. Только вода оказалась уж очень холодной и слишком чистой, бесцветной. Мне было гораздо приятнее в той, которую я сам раскрасил для себя.
— Разве правда не всегда лучше, чем ложь? — спросил Пустынник.
— Все хорошо в меру, — ответил Ирв. — Главное, только знать эту меру. Хотя тебе-то что до этого? С чего это вдруг ты увлекся вопросами человеческих отношений?
— Мне понравился тот образ, который был в ваших мыслях, когда вы думали о ней. Я запомнил его.
— Да? Что же в нем такого?
— Он противоречивый, запутанный и неправильный. Но почему-то красив именно этим. Он необычный и привлекает своей контрастностью.
— Хм… Да ты, я вижу, эстет, большой знаток и ценитель образов мыслей, — улыбнулся Ирв.
— Я видел разные образы мыслей, — ответил Пустынник.
— Не сомневаюсь. Ладно, пожалуй, это не самое главное из последних событий. А знаешь, какое главное?
— Знаю, — сказал Пустынник, — вы проникли в мир Свитка Мерцания.
— Тьфу… — с досадой произнес Ирв. — С вами, пустынниками, совершенно невозможно разговаривать.
— Вы думали об этом, когда задавали вопрос. Я услышал ответ в ваших мыслях.
— Да, конечно, — пробурчал Ирв. — И что ты думаешь об этом?
— Я не думаю.
— Сам — да, но моими мозгами, что ты думаешь?
— Это не совсем точно, — проговорил Пустынник. — Когда я думаю вашим мозгом, мы как бы думаем вместе и…
— Ладно, неважно, — прервал его Ирв. — Что ты скажешь о том, что я смог использовать Кристалл Мерцания?
— Вы не использовали всех его свойств.
— Вот-вот, как раз об этом я и хотел спросить. В чем его свойства?
