– Безусловно! А подвал?
– Подвал пуст. Там, конечно, остались стеклянные банки и несколько ржавых тазов, но не думаю, что вы ищете именно это.
– Ну, для съемок все сгодится. Мы ищем картинку. Неужели не сохранились фотоальбомы?
– Их, как и все тут, раздербанили на кусочки, – местный устало вздохнул. – Осталась единственная фотография.
– Точно! Где она? – почти крикнула Лиза, не успевая за собственным любопытством.
– В доме.
– Где именно?
– На первом этаже. Я покажу ее вам.
– Отлично! – Лиза кивнула и обратилась к Роберту. – Ну что, давай выставляться. Начнем с камер по периметру. Сколько их?
– Четыре с возможностью ночного видения, плюс ручная минидивишка и репортажная.
– Тогда начинай потихоньку устанавливать, запускайся, а потом займемся домом.
Оператор направился к выходу, но Лиза вновь окликнула его:
– Роб, – она подошла ближе. – Этот гаврик может снова провоцировать тебя на конфликт. Пожалуйста, не реагируй, прошу тебя.
Он еле заметно кивнул и вышел.
Слим бродил вокруг машины, потупившись и разглядывая свои кроссовки. Неожиданная встряска, которую он только что испытал, вычистила ему мозги. Не успев о чем-либо задуматься, он тут же забывал прилетевшую из ниоткуда мысль. Даже не пытаясь сфокусировать свое внимание на чем-либо, он утопал в эмоциях.
Его переполняло разочарование. Слим вдруг понял, что родственные связи почему-то перестали работать, словно потерявшая магическую силу волшебная палочка. И самое обидное – что он ничего не сможет сделать своим обидчикам в отместку. Абсолютно ничего. Дядька скорее похвалит их, чем уволит. Здесь он был слаб физически, морально и социально. В его голове даже не возникали мысли о собственной вине, ведь всю свою сознательную жизнь он только и делал, что искал виноватых вокруг. И теперь, когда во взрослом мире ему впервые показали его несостоятельность, он пришел в ужас от мысли, что все, чем он жил раньше, нужно менять. Такое положение вещей не могло устраивать молодого человека, ведь он был твердо убежден в том, что все должны принимать его таким, какой он есть. Все без исключения!
Обиженный на весь мир мальчик, живущий под опекой стариков и богатого родственника, выделяющийся в кругу друзей лишь возможностью купить пива и дури, был раздавлен собственным негодованием. Эта потасовка морально задела его куда больнее, чем крепкие руки Роберта, который даже не подозревал о том, что сделал.
Снова и снова Слим мысленно прокручивал случившееся: раздутые, пористые ноздри Роба крупным планом и крепкую хватку, парализовавшую его на несколько минут; беспокойный тон Лизы с нотками ликования от того, что наконец-то он получил сполна… Слим был уверен, что они должны были простить ему любую выходку. Ведь сам Господь виноват перед ним в том, что его бросили родители и что бедняге приходится терпеть двух дряхлых стариков, трясущихся над внуком лишь для того, чтобы угодить своей дочери, которая наверняка давно забыла о собственном сыне!
– Какое вы имели право? – пробормотал он. В его голове зияла огромная дыра, в которой медленно исчезало все, что он знал о собственной жизни. – Какое вы имели право? Какое право, суки-и-и?! – Слим тихо завыл. – Суки-и-и… – Его лицо скривилось, глаза наполнились слезами, рот растянулся, подчеркивая впалые щеки. – Какое вы имели право трогать меня, твари-и-и, суки-и-и, уроды, гондоны… Сволочьё…
Сдерживая себя изо всех сил, чтобы не разбить стекла стоявшей рядом машины, он сел на корточки и закрыл лицо руками. Вулкан внутри пытался вырваться наружу в виде крика. Слим тяжело дышал, медленно сползая на подгнившую траву. Он свернулся калачиком, подтянув колени к груди, и уткнулся носом в воротник старой куртки. Этот лес оказался его клеткой. Уйти было невозможно.
Трое собеседников спустились на первый этаж. Расположившись в гостиной, они продолжили разговор в ожидании технической готовности к съемке. Лиза села за обеденный стол, Макс уютно расположился в скрипучем кресле-качалке, а Федор Степанович скромно присел на маленькую табуретку, стоявшую рядом со шкафом.
У Лизы было столько вопросов, что она не знала, с чего начать. История дома и гибель людей в его окрестностях казались ей темами, которые могли насторожить старика. Не все любят обсуждать трупы и прочие ужасы. Но нужно было достать из него хоть какую-то информацию.
– Федор Степанович, а можно все-таки увидеть фотографию?
– Конечно, – спохватился тот, подошел к шкафу, с трудом отодвинул его и поднял с пола пожелтевший листок бумаги. – Решил, что здесь не найдут, даже если кто-то и проберется внутрь. – Он протянул фото Лизе. – Вот семья, которой принадлежал этот дом изначально.
На фото стояли четверо: две девочки на вид лет семи и двенадцати, молодая женщина лет тридцати и высокий пожилой мужчина с хмурым выражением лица. Девочки, и без того похожие друг на друга, были в одинаковых темных сарафанах. На голове младшей красовался пышный венок, а старшая могла похвастать лишь двумя длинными косичками. Мать была одета в белое платье до пола, напоминающее перевязанный на талии балахон. Собранные в пучок волосы открывали круглое миловидное лицо, черты которого были мелкими и заурядными. Ее взгляд был тосклив, а темные круги под глазами намекали на хроническую усталость. Она прижимала дочерей к себе, еле заметно отстраняясь от супруга.
