С полминуты следил писатель, как два сияющих клинка, множась веерами, пытаются достать графа; и тот, вертясь на месте, словно осаждаемый сворой вепрь, все мечет огонь из рукава. Он был пока невредим, но уже сделал пару неверных выпадов…
Внезапно некий внутренний вихрь подхватил Казота — и, замахиваясь своей почтенной буржуазной тростью, он ринулся в гущу схватки.
— Держитесь, монсеньер! С нами крестная сила, да воскреснет Бог, и расточатся враги Его!..
Ему удалось огреть по плечу ближайшего из черных; тот чуть не упал, но, опомнившись, хлестнул старика пламенным лезвием. Откуда и прыть взялась у Казота — увернулся, лишь рукав сюртука был опален. Борозда, дымясь, пролегла по мостовой…
Где-то распахнулось окно, мелькнула свеча в другом; послышались встревоженные голоса.
Странно: и в слабой стариковской поддержке граф будто обрел новые силы. Боевым древним кличем загремел его голос; страшным жаром дохнула голубая вспышка из-под плаща, далеко раскидав нападающих.
И — не иначе, услышав беззвучный зов, приказ оставить бессмысленную борьбу — разом показали тыл, бросились прочь безликие. Секунда, и вновь пустынной стала улица, ходил в ней клубами сырой туман. Обиженно завыли поодаль собаки.
— Фу, мерзость! — брезгливо сказал граф. — Да что с вами?!
Сдвинув назад шляпу, старик утер пот со лба — и вдруг, пошатнувшись от перенапряжения, чуть было не упал. Его поддержала твердая, как рука статуи, десница победителя.
— Ради Бога, Казот, сделайте усилие над собой, нам надо скорее уходить!
— Сейчас, сейчас… — лепетал писатель, борясь с обморочною слабостью. — Простите меня, господин граф!
— Поторопимся, — я чувствую приближение городской стражи, мы весь квартал переполошили этим фейерверком… Народ, конечно, труслив, но уже шевелится, сейчас начнет выходить.
Сняв перчатку, граф кончиками пальцев дотронулся до висков Казота; к собственному удивлению, старик воспрянул, выпрямился, и новый друг под локоть увлек его прочь. За ними вправду начинали открываться двери, звучали шаги по мостовой.
— Если вы еще не прокляли нашу встречу, Казот, и не против моей компании, у нас есть час-другой; мы зайдем в один уютный погребок, и я немного расскажу вам о будущем. Почему-то мне хочется, чтобы вы были к нему готовы и приняли все его удары с достоинством…
Беседуя, они уходили все дальше от монастыря — две отрешенно-строгих фигуры, повыше и пониже, одна в треуголке и плаще до пят, другая в долгополом сюртуке, — два обычных человека посреди огромного рассветного города. Неприметно растаял туман, розовело над крышами. Париж пробуждался для нового дня треском отпираемых дверей лавок, беготнею слуг, стуком деревянной обуви ремесленников, щебетом служанок, шедших с корзинами на рынок, громыханием первой кареты, из которой глядела юная аристократка в белом парике, чьи щеки были нарумянены, а лукавые заспанные глаза хранили память о тайных ночных радостях.
