– А почему меня должно интересовать что-то, связанное с тобой?
Евгений поморщился. Он явно ждал совершенно другой реакции.
– Хорошо, я тебе объясню. Это завещание ныне покойной мадам Соломатиной. По нему я становлюсь единоправным наследником всего ее состояния. Это не те жалкие сорок процентов, что она кинула мне, словно подачку, а все, что было у старой грымзы. Это немало, и ты знаешь. Жаль, что придется распрощаться с тем, что находится здесь, в России, но и того, что припрятано в европейских банках, мне хватит на три жизни вперед. Из-за нее я потерял родителей и все, что у нас было.
Я понял, что Орлова понесло. Как можно обвинять совершенно постороннего человека в том, что тот никак не мог совершить? Он точно обезумел. Глаза горят, губы дрожат, и наган в руке пляшет.
– Как тебе это удалось?
– Что именно?
– Получить завещание.
Мне нужно было его разговорить, узнать, что творится за пределами Сухаревки. А в голове билось одно: нужно спасать Марьюшку с ребенком.
– Ты не слушал меня, генерал? Я ведь сказал, что убил ее разлюбезного муженька. Она умоляла не делать этого и подписала все, что я ей приказал. Думала, что после этого я пощажу их, но как же она ошибалась.
Он заметался по комнате. Словно искал что-то. И нашел. Выудил из бара бутылку коньяка и сделал большой глоток.
– Коньяк. Никогда не любил это пойло, – прошипел он. – Но вино ты разлил.
Я невольно посмотрел на то место, где вчера вечером потерял сознание. На полу расползлась неровная темно-красная лужа, что я принял за кровь.
– А где, кстати, моя разлюбезная супружница? Ушла побродить со своим ублюдком? Я ненавидел ее и ненавижу до сих пор. Как вспомню ее покорный взгляд и вечную тоску на лице. Чего ей не хватало, генерал? Я осчастливил ее и не получил даже благодарности! До сих пор не понимаю, почему бабка Евдокия так ее опекала. Когда я пришел и рассказал про то, как ее разлюбезная внучка миловалась в саду черт знает с кем, она очень быстро пошла на все мои условия, лишь бы скрыть позор. Вот только пришлось жениться, что совсем не входило в мои планы, но иначе было бы сложно провернуть эту аферу. Если бы я только знал, что однажды мне достанется все ее состояние, то близко не подошел к твоей вечно ноющей дочурке.
Орлов запрокинул голову, присосавшись к бутылке, и тут я не выдержал. Улучив момент, схватил тяжелый стул и что было мочи ударил его по голове.
Раздался выстрел. На камине вдребезги разлетелась ваза. Он все же успел нажать на курок. Выронив бутылку, Орлов посмотрел на меня мутным взглядом и рухнул ничком.
Я присел рядом и пощупал пульс. Он был жив, что сильно меня огорчило. Но добивать лежачего врага не в моих правилах.
– Матвеич, еж твою душу мать! Живой?
В дверях стоял Степан.
– Я бежал, как мог, только узнал, что Орлов поехал тебя убивать. И тут выстрел. Думал, не успел. Эх, Матвеич, я бы себе этого никогда не простил.
Степан бросился мне на шею и крепко обнял.
– Ты что тут делаешь? – первым делом спросил я. – Уехал же почти неделю как.
– Уехал, – кивнул Степан, – да как сердце чуяло, что не уйдешь ты никуда отсюда. А тут подслушал разговор вон этого. – Он сплюнул на пол.
– Что за разговор?
– С товарищем он своим беседовал. Говорил, что крестьяне за ним, как овцы, идут, и только дай команду, разорвут любого. Орлов ведь не просто так сюда шел. Он знает, что банкам не доверяешь и все дома, в тайнике, держишь. Вот и хотел единолично все у тебя забрать, а тебя самого – к праотцам.
– Ничего он не найдет, Степаша, тайник я уже в другое место перенес. Надежное.
Степан кивнул одобрительно.
В этот момент на полу зашевелился Евгений. И нам со Степаном пришлось его связать. Видимо, коньяк хорошо ударил ему в голову, а я стулом еще помог. Язык у него едва шевелился, но Орлов упорно плевался проклятиями и угрозами. Говорил, что за его спиной стоит огромная сила и в беде его не бросят. Мне надоело слушать, и я заткнул ему рот, чтобы меньше болтал. Степан все порывался добить его, но я не позволил. Нечего грех на душу брать.
– Матвеич, времени совсем нет. Я Феклу с дитем в соседней деревне спрятал, сам вот в город ездил, на разведку, так сказать. Страшное
