честно, я против таких методов, но отрицать их эффективность – не признавать очевидного.
Я просветил Улдуса, что от него потребуется: объяснить мрассовцам в башне, что пришел «голос» за ними по велению султана. Мрассу торопливо закивал, соглашаясь. Но Сивуха снова щелкнул «кнутом»:
– Ты не думай, что болтать сможешь, что вздумается. Семка ваш собачий лай различает, что лишнее рыкнешь – прощайся со своим дружком, турюки яцутку твою своим пардусам[74] скормят, понял?
Улька молча кивнул. Сивуха продолжил:
– Действуем так: с караулом наши договорились, щас они отдушину проковыряют на пару кирпичей, только поговорить. Ты, Улан, им, что надо, скажешь, добавишь про караульщиков, купили мол, но времени только час, до следующей смены. Надо стену разобрать, только чтоб человек пролезть мог, на большее времени нет. Когда первый полезет, ты, Улан, вместе с Семкой бежите оттуда что есть мочи, дальше наша забота. Пошли! Нет постой, если тебя, Улька, спросят, как ты в город попал, скажи, что так же, как они, через подземный ход, но через Нижний Славен, все понял?
Мрассу снова молча кивнул. Мне его молчание не понравилось, перегнул, похоже, палку Сивуха, но нового плана пока нет, так что действовать будем по вновь утвержденному. Но вот какая закавыка: не нравится мне, что мы человека заставляем предать своих.
– Скажи, Сивуха, а много народу положили мрассу, когда в башню лезли? – спросил я гридня.
– Никого не убили, только караульного возле подземного хода гоблинским порошком траванули, так он оклемался уже! – ответил Трегуз, надевая войлочный чехол на свою устрашающего вида дубину. – Во, смотри, мой Дубас тихонько мрассовцев глушить будет, не звякнет, не скрипнет.
– Да погоди ты, с Дубасом своим! Выходит, те, что в башне, никого не убили, и их вина только в том, что они подняли флаг, так?
– Ну, – неохотно согласился Сивуха, – так-то оно так, но ведь этот флаг чуть к бойне не привел, если бы не ты, Дикопольская рекой крови могла стать. Не пойму, к чему ты клонишь?
– К правде! Да, они замыслили страшное, и все сорвалось по причине, от них не зависимой. Но крови на их руках нет, а значит, убить или покалечить их – несправедливость!
– Чо ты несешь, Тримайло, их никто не звал, они с мечом пришли Славен жечь и грабить, народ православный убивать и полонить. Случись по-другому, они бы на наших костях пировали! – не унимался Сивуха.
– Ты прав, но верны и слова князя: если мы пойдем путями неправедными, кто души наши от скверны убережет?! Негоже русским другим народам уподобляться, победа достается достойному, а коварство и кривда – темный путь. Позволь мне сначала с Улдусом поговорить, а потом и с теми, в башне. Мне кажется, я знаю, что делать.
– Странные речи ты ведешь, Тримайло, если бы не знал тебя, подумал бы, что ты измену замыслил. Я тебе доверяю, делай как знаешь, но поспеши – времени в обрез.
– Я хочу, чтобы они ушли вслед за своими в степи, без бою!
– Постой, тогда Осетру надо сказать, их из города все равно не выпустят, на воротах им каюк.
– Верно говоришь, тогда чего мы ждем, поехали к воеводе.
– Ох, чудишь ты, Васька, но не мне решать, Семка, давай тарантас. Остальные здесь ждите. Улька, ты пока своим ничего не говори, а то мало ли что.
Семка подогнал упряжку, мы с Сивухой сели и понеслись вскачь по ночным улицам Славена в дом воеводы.
К самому дому подъехать не смогли, все было забито бричками и телегами прибывших на пир гостей. Сговорились, что Семка Осетра с пира вызовет, не то от здравиц не отнекаешься, а время идет. Осетр не заставил себя долго ждать, вышел вместе с двумя незнакомыми парнями, обычного размера, при оружии. Осетр меня увидел, усмехнулся и промолвил:
– Чего тебе, беспокойная душа?
Я ему все как есть рассказал, Сивуха свои едкие комментарии вставлял, но Осетр его взглядом ожег, и он заткнулся. Когда я закончил, воевода помолчал с минуту, потом кивнул и сообщил нам свое решение:
– Так, соколы, мыслю я, что решение такое сам принять не могу. Ждите здесь. – И уже обращаясь к своим провожатым: – Ноздря, ты подойди к Петру, пусть конную сотню готовит, Волчок, со мной пойдешь.
Мы остались на улице, Осетр ушел в сторону княжеского дома. Сивуха демонстративно отвернулся и стал своей булавой размахивать так, как будто это прутик, Семка на козлах, похоже, задремал. Так, в молчании, мы и дождались воеводу.
Осетр сообщил нам решение князя:
– Мрассу из башни выпустить, если они слово дадут, что уйдут к своим в Дикое поле. Если бунчук с ними, пусть нам оставят. Ты, Тримайло, молодец, князь тебе благоволит, но знай, ежели что не так, велено степняков рубить в капусту, никого в живых не оставлять. Волчок к Степным воротам побежал, Сердюк их выпустит. Как закончите, мне – доклад, и… на пиру вас заждались.
Когда мы возвратились к башне, на площади стояла конная сотня, у каждого всадника позади сидел лучник. Мы с Сивухой, Семкой и Улдусом прошли внутрь. Селезень, Трегуз и Харя с тремя караульными времени зря не теряли, посреди комнаты стояла пустая на две трети бочка. Все шестеро сидели
