которого бушует небывалый ураган, что я нахожусь на пути к допросу, пытке и, скорее всего, к убийству жениха моей бывшей возлюбленной, я отчаянно напрягаю мозги, пытаясь прикинуть, кто информирует Талларико. Какой-то гад играет двойного агента лучше меня, и здесь отчасти таится досада, отчасти профессиональная зависть. Сложно выкинуть такое из головы.
— Ты знаешь, кто этот парень? — спрашиваю я у Шерма, пока мы едем по трассе США-1. Дороги теперь почти пусты и зловеще тихи, если не считать периодических порывов ветра и непрерывного рева нашей машины, чей глушитель все никак не отдаст концы. Окна по всему городу забраны большими листами фанеры, самодельными ставнями, которые должны справиться со всеми порывами ветра, кроме самых неистовых.
— Какой парень?
— Информатор. В бригаде Дуганов.
Шерман мотает головой:
— Хотел бы я знать. Я бы сперва пожал его мелкую крысиную лапку — первое всегда идет первым, — а потом взялся рвать когтями его брюхо, пока бы он не подох.
Должно быть, мы друг друга не так поняли.
— Нет, я про того парня, который Эдди всю информацию про бригаду Дуганов сливает…
— Ну да. Я бы поблагодарил мелкого засранца за славную работу, а потом убил бы его скорее, чем ты успеешь вон до того столба харкнуть.
— Но ведь он нам помогает.
— Ну да, — говорит Шерм, — сейчас помогает. Но стукач есть стукач, и два лица не станут одним. — Он поворачивается ко мне, от всей души желая поделиться мудростью, усвоенной за крутые годы в крутой бригаде. — Когда ты оказываешься рядом со стукачом, никогда не поворачивайся к нему спиной, потому что независимо от того, как он кажется тебе близок или как славно ты с ним, по-твоему, ладишь, все это сущая херня. Не зря у этих крыс длинные усы и острые зубы — они кусают тебя в шею, когда ты думаешь, что они тебя целуют. Потом ты истекаешь кровью на полу, а стукач говорит тебе лежать смирно и позволить боли перенести тебя на тот свет.
Вся штука в том, что Шерман совершенно прав. Если Эрни чему-то меня научил, так это тому, что народ практически не меняется. Мы статичны, тверды. Знание об этом очень помогает в моей работе — проще пареной репы кого-то засечь, если ты знаешь, что именно он предпочитает делать, когда никто не смотрит. Игроки играют. Болельщики болеют. Ухажеры ухаживают. Гербаголики… гм, жуют.
Мы не меняемся. Разве что изредка.
— Вот эта улица, — говорит Шерман, закатывая «лексус» на тротуар и выскакивая наружу. — Вот этот дом. Держись меня, и все будет в полном ажуре.
Дома в этом районе Северного Майами очень похожи на те, которые купили бы обитатели Опа-Локи, выиграй они небольшой приз в лотерею. Эти строения чуть крупнее, самую малость лучше ухожены, а их расцветка с меньшей вероятностью выжжет тебе сетчатку. Дальше по дороге стоит местное убежище от урагана, трехэтажное здание без единого окна. Вид у него такой, словно оно могло бы заполучить прямое попадание атомной бомбы и серьезного ущерба при этом не понести.
— Ну и охрененные же здесь убежища строят, — замечаю я.
— Вообще-то это не убежище. Во все остальное время это средняя школа.
И действительно, на этом чудовище имеется табличка: СРЕДНЯЯ ШКОЛА СЕВЕРНОГО МАЙАМИ-БИЧ — ШТАБ-КВАРТИРА «СЛЮНЯВЧИКОВ».
— Школа? Неужели в таком здании чему-то учат?
— Не знаю, — говорит Шерман. — Чему-то, может, и учат.
Штаб-квартира команды-победительницы Национального чемпионата 1993 года среди школ по плевкам в длину — согласно кубку в витрине у передней двери — сегодня вечером славно упакована всевозможной плотью. Потные тела переполняют и помещения, и коридоры. В основном там люди, и их вонь висит в каждом проходе и нише здания, насыщая лестничные колодцы смрадом зловонных ног. И, понятное дело, сами эти люди почуять себя неспособны: будь у них такая возможность, уверен, темпы самоубийств в их среде за одну ночь выросли бы квадратично.
— Мы должны найти единственного муравья в этой колонии, — говорю я, пока мы пробираемся сквозь толпу. — Дай-ка я секунду постою. Может, мне удастся его почуять. — В этом учреждении почти сплошь млекопитающие — Хагстрем и его мамаша по идее должны резко из них выделяться.
Они и выделяются. Через шесть минут после первого уловленного запаха я прослеживаю весь их путь до химической лаборатории на третьем этаже. Здесь народ кучкуется под лабораторными столами, хорошенько взбивая свои подушки и устраиваясь на покой рядом с бунзеновскими горелками, колбами и пробирками, ничуть не озабоченный количеством бьющейся посуды в непосредственной близости. С другой стороны, догадываюсь я, если ветер будет достаточно силен, чтобы прорваться в переднюю дверь, вломиться через вестибюль в лестничный колодец и вскарабкаться на третий этаж к химической лаборатории, этому народу придется справляться с бедами куда худшими, чем битый пирекс.
— Еще через две комнаты, — говорю я Шерману. — Я уже отсюда его чую. Ты лучше иди подожди в машине.
— Уверен, что справишься? — спрашивает он.
— Уверен. Давай вниз. Положись на меня.
