Шерман какую-то секунду медлит, а потом исчезает на лестнице, позволяя мне обойтись с Хагстремом по своему усмотрению.
Они в кладовой, где полки оклеены липкой лентой, чтобы удержать все на своих местах. Всего там восемь диносов, и Хагстрем со своей матушкой в самом конце. Их запахи схожи, а личины сконструированы согласно близкому родству. Когда я вхожу, Хагстрем принимает классическую позу, достойную любого из первоначальных «Трех Посмешищ».
— Рубио? Что с Норин?
На какое-то мгновение меня трогает, что первая его мысль о ней, но сейчас нет времени на сантименты.
— Ничего, с ней все хорошо…
— Я думал, ты уже уехал на юг. — Простое название стороны света — «юг» — Нелли произносит так, словно оно хуже любого матерного слова.
— Да, я туда поехал. — Быстро принюхиваясь, я убеждаюсь, что Шермана поблизости нет. — Вот почему я здесь.
— Не понимаю, — говорит Хагстрем.
Я киваю, затем указываю на пожилую даму справа.
— Это, должно быть, твоя матушка, — говорю я, и старушка поднимает взгляд, без особых церемоний меня рассматривая.
— Это один из твоих дружочков, Нельсон? — спрашивает она.
— Да, мама… да. Винсент, это моя мама. Мама, это Винсент.
— Он домашних печенюшек не хочет?
— Не думаю, мама. Послушай, ты побудь здесь. Я сейчас вернусь. — Ясно, что Хагстрем не хочет говорить о деле перед лицом своей святой матушки.
Мы выходим в коридор, затем оказываемся в другой, менее людной комнате, стараясь говорить потише.
— Ладно, излагай. Что ты здесь делаешь?
— Вообще-то мне предполагается тебя убить…
Коготь оказывается у меня под боком, не успеваю я произнести еще хоть слово. Я вижу, как острый кончик торчит у Хагстрема из перчатки, и слышу у себя над ухом его шумное дыхание.
— Отвали, — говорю я, слишком усталый, чтобы подбирать слова. — Если бы я собирался это сделать, думаешь, я бы тебе сказал?
Давление когтя мне в бок ослабевает, но руку Хагстрем по-прежнему держит на месте. Всюду вокруг нас люди, и Нелли изо всех сил старается не показать им своих когтей. Однако я не сомневаюсь, что при необходимости он за одну секунду меня проткнет.
— Внизу, — продолжаю я, — стоит «лексус», а в нем сидит правая рука Талларико. Шерман — тот, от которого сыром воняет.
— И который Джека убил.
— Верно. Мне предполагается доставить тебя в машину под ложным предлогом срочного возвращения к Нории, а там тебя возьмут на мушку и отвезут к пирсу.
— А там… все будет кончено? — спрашивает Хагстрем.
— Все будет кончено.
Нелли кивает, понимая, что у меня есть несколько другие планы, и его коготь медленно скользит обратно в перчатку.
— Так что мы делаем? Я рву когти?
— Нет, не годится, — говорю я ему. — Если ты сбежишь, они обвинят меня, и в конечном итоге на дне моря вместо тебя окажусь я. Мы должны повернуть ситуацию в свою пользу.
Хагстрем оглядывает собравшийся в химической лаборатории народ. На всех лицах можно подметить страх, и я задумываюсь, не охвачен ли и Нелли психозом надвигающейся бури.
— Как?
— Нас двое, — объясняю я, — а он один. Мы добираемся до пляжа и переворачиваем стол. Если повезет, выясняем, кто стучит на Дуганов.
Хагстрем кивает — он явно полон энтузиазма.
— Я даю тебе сигнал, — говорит он, — и мы его берем.
Я соглашаюсь, но предусмотрительно добавляю:
— Только до той поры мы друг друга ненавидим. Это понятно?
— Ага. — Нелли ухмыляется. — С этим я точно справлюсь…
— Ты выходишь из роли, когда называешь меня грязным раптором.
— Не беспокойся, — говорит Хагстрем. — Я уже об этом подумал.
Мы заскакиваем обратно в кладовую — сказать матушке, что Нелли ненадолго отлучится, скоро вернется, чтобы она крепко сидела на месте и ела свои печенюшки. Старушка похлопывает нас обоих по головам и усаживается на воздушный матрац, сосредоточиваясь на очередном выпуске новостей седьмого канала.
