гадрозавриху.
Я беру ее за руки, а Хагстрем и Одри — за ноги, и вместе мы продолжаем наш нелегкий путь вверх по склону, выбираясь на палубу «Могучего клюва».
Дым тянется от левого борта — или от правого? — черт, короче, с левой стороны корабля, бушующий там костер то и дело выбрасывает в воздух языки пламени. С моего наблюдательного пункта я могу различить только самый верх пролома в корпусе яхты, зато прекрасно слышу, как судно с каждой секундой набирает все больше и больше воды.
— Топливные баки? — спрашиваю я у Хагстрема. — Эта бандура сейчас рванет?
Но он мотает головой и указывает в другой конец судна.
— Топливные баки вон там. А тот огонь от того, что обычно взрывным устройством зовется.
Вот тебе и на. Бомба. Куда же, черт возьми, подевалось легендарное неумение Талларико по этой части? Похоже, кто-то из его людей все-таки прикинул, как соединить проводок А с разъемом Б.
Еще один внезапный крен, пока яхта погружается еще на несколько футов в океан. В пяти-шести ярдах оттуда мне видны куски «Могучего клюва», плавающие рядом с обломками того, что раньше было гоночным катером, на котором мы сюда прибыли. Если бы я пришвартовал его к другому борту, он по-прежнему был бы в достаточно приличном состоянии, чтобы на нем отсюда уплыть. Теперь же я лишь надеюсь, что там остался кусок достаточно большой, чтобы за него подержаться.
— До берега нам придется плыть, — говорю я Хагстрему, и он кивает, еще крепче ухватывая Норин за ноги. — Сможешь привести ее в сознание?
Нелли пробует похлопать Норин по щекам и тем самым привести ее в чувство, но она никак не отвечает на оскорбления и просто лежит. Если бы ее грудь равномерно не поднималась и опускалась, я был бы вдвойне встревожен. Следующий ход Нелли — попытаться сыграть роль прекрасного принца и пробудить спящую красавицу поцелуем в губы. Странно — неужели он думает, что это и впрямь может сработать…
Оказывается, может. Норин приходит в себя, кашляя и отплевываясь, и капли воды с ее губ распыляются в облачко тумана над палубой. Затем она прищуривается в скудном свете — солнце уже светит не так сильно, его закрывают какие-то странные облака — и видит над собой нас с Нелли.
— Что случилось?
— Бомба, — говорю я. — Взрывчатка. Тонем. Времени мало.
Норин понимает намек и с трудом поднимается на ноги. Пошатываясь, она все же стоит. Как раз над правым глазом у нее вздулась скверная шишка — перекошенные чешуйки покрывают сине-зеленый желвак. Когда Норин опускает голову, взгляд ее совсем затуманивается, глаза бессмысленно ходят туда- сюда, а потом она падает мне на руки.
— Она ранена в голову, — предполагает доктор Одри.
— Думаете?
Я нисколько не сомневаюсь, что мы с Нелли запросто смогли бы вплавь добраться до берега.
— Вы умеете плавать? — спрашиваю я у Одри, и она энергично кивает в ответ. Норин по-прежнему без сознания — нужно к чему-то ее привязать, как-то удерживать на воде, пока мы будем толкать ее к берегу…
В десяти футах от носа — черт, кормы? — в общем, от одного из концов яхты я вижу знакомое кресло белой кожи, все еще прикрепленное к неровному куску настила гоночного катера. Кресло покачивается на волнах, держась над поверхностью, тогда как все остальное уже ушло под водную гладь.
— То, что надо, — говорю я, передаю Норин Хагстрему и рыбкой прыгаю в океан, от всей души надеясь, что не долбанусь башкой о какую-нибудь деревянную колобаху. После всего, что я на данный момент пережил, очень глупо было бы объяснять заинтересованным ангелам у райских врат, что причиной моей смерти стал нырок во что-то твердое типа два на четыре.
Однако мой вход в воду получается просто блестящим, 9,5 балла от русского судьи, и я гребу к обломкам катера. Там я в темпе оборачиваю свой хвост вокруг столба, соединяющего кресло с обломком настила. Еще несколько гребков — и я снова у яхты, которая уже на три четверти под водой и стремительно погружается.
Хагстрем уже понял, в чем соль. Опустив Норин мне на руки — я как могу держусь на воде, используя все плавательные навыки, каким меня учили на Гавайях, — он находит кусок веревки и ныряет в океан рядом со мной.
— Грудь обвязывай, — инструктирует он меня, подсаживая Норин в кресло и стараясь держать всю платформу как можно прямее. Я покрепче ее привязываю, что, между прочим, и на суше не так уж легко, а когда ты покачиваешься в океане, почти невозможно.
Однако через тридцать секунд Норин надежно привязана к креслу, и мы с Хагстремом, а также примкнувшая к нам Одри начинаем толкать изо всех сил — одна рука держит импровизированный плот поровнее, а другая прилагает основное давление, пока мы вовсю лягаемся, направляясь к далекому берегу.
Вскоре я слышу последний бульк погружающейся позади яхты, всасывающий звук, пока океан глотает останки некогда прекрасного судна, а потом оттуда прилетает порыв ветра, так раздувая нам волосы, что они почти высыхают.
